Обещание вышибить мозги сработало совсем не так, как ожидал Игорь Тарасов. В последнее время из Виктора Вагина слишком часто вышибали дерьмо все, кому не лень, в том числе и эта дешевка, сестра Тарасова, и ему это надоело. Он медленно встал, придерживаясь за стену, и снова провел ладонью по подбородку, размазывая кровь.
— Кровь, — сказал он, показывая Игорю испачканную ладонь. — Опять ты мне морду разбил. Помнишь, как тогда, в Фергане, в учебке?
— Помню, — сухо сказал Игорь. — Ты тогда допустил ошибку… и сейчас тоже. Какого черта ты трогал нас с Татьяной? Объясни мне, что с тобой случилось, и я, может быть, дам тебе время уйти.
— По старой дружбе, да? А не пошел бы ты в задницу со своей дружбой! Нам не о чем разговаривать, понял? Против меня нет ни одной улики, а ты увяз по самые уши. Это я тебя утопил, и я хочу, чтобы ты об этом помнил, когда будешь валить лес или шить тапочки в лагере. А главное, не забудь передать это своей трахнутой сестрице. Когда тебя посадят, я о ней позабочусь, не беспокойся. Она будет довольна, а уж как буду доволен я!..
Игорь снова ударил его, но на этот раз Вагин увернулся и провел контрприем. Тарасов нырнул под встречный удар и снова выбросил вперед кулак. Осыпая друг друга ударами и с грохотом опрокидывая мебель, они покатились по квартире. Противники обладали приблизительно одинаковым весом, оба находились в хорошей форме, и обоих в свое время учил человек, которого не склонные к выражению своих чувств коллеги уважительно прозвали Асом, так что их драка напоминала землетрясение или какое-нибудь другое, не менее разрушительное явление природы. Наконец выпитая полчаса назад водка подвела Вагина, и он пропустил удар, который швырнул его в угол рядом с телевизором.
Тарасов, тяжело дыша, остановился посреди гостиной и утер рот тыльной стороной ладони.
— Витька, Витька, — сказал он, — что же ты, дурень, натворил? Зачем? Хотя бы это ты мне можешь сказать?
Вагин тяжело завозился в углу, садясь. Правой рукой он схватился за едва теплый радиатор парового отопления. Он тряхнул головой и посмотрел на Игоря глазами, казавшимися неестественно темными на побледневшем, испачканном кровью лице.
— Удар у тебя, Тарас, всегда был хорош, — сказал он. — Особенно с правой. Врежешь — ну точно, как жеребец лягнул.
— Да что ты заладил, — с досадой отмахнулся Игорь, — удар, удар… Какого хрена ты воровать пошел?
— Дурак ты, Тарас. Тридцать пять лет мужику, а вопросы задаешь такие, как будто ничего, кроме газеты «Зорька», в жизни не читал, и ничего, кроме «Путевки в жизнь», не смотрел. Да ты разуй глаза-то! Все кругом воруют, только ты до сих пор спишь.
— А ты, значит, вовремя проснулся?
— Вот именно — проснулся. Не украдешь — не проживешь, ну, а мокрухи это, брат, случайность.
Только это ничего не меняет. Все равно для ментовки ты — подозреваемый номер один. Судя по тому, как ты сюда ворвался, на тебя уже вышли. Это жестокий мир, Тарас, он не любит тех, кто живет во сне. Ты все проспал, братан.
— В ментовке работают не одни идиоты, — без особой уверенности сказал Тарасов.
— Точно! И только идиот может не понимать, как это удобно: взять тебя и посадить, а дело закрыть и сдать в архив. Кто у нас в Москве самый крутой скалолаз? Да Тарасов же! А у кого зажигалка убитого журналиста? Опять же у Тарасова! А у кого сорок второй размер обуви? Снова у Тарасова! Ну, скажи мне, какой мент отважится взять и спустить в сортир такой набор улик?
— Это ничего, — сказал Игорь. — Это поправимо.
Мы с тобой сейчас оденемся и пойдем в ментовку, и там ты все расскажешь — при свидетелях, как полагается, а я побуду рядом, чтобы ты ненароком чего-нибудь не забыл.
Вагин покачал головой и полез в нагрудный карман рубашки. Он вынул оттуда мятую пачку «Мальборо», вытряхнул прямо на пол полтора десятка сломанных, искрошенных во время драки сигарет, отыскал среди них целую и закурил.
— Ас чего это ты взял, что я пойду на себя стучать? — заинтересованно спросил он, пуская дым в потолок и снова кладя руку на жесткое ребро батареи. — Даже и не мечтай, чудак. Все, что у тебя есть, это один-единственный недоказанный факт. Ты можешь до хрипоты орать, что я подарил тебе зажигалку, но на ней нет моих отпечатков, а вот твои есть.
— Ох, и мразь же ты! Я тебя убью, гад, ты понимаешь?!
— Не убьешь, — с насмешкой сказал Вагин. — А если даже убьешь, то никакой пользы от этого не будет, кроме вреда. Повесишь на себя еще одного жмурика в придачу к тем двоим, что на тебе уже висят. Так что действуй, родной, но не думай, что это будет легко.
Пока он говорил, его рука соскользнула с ребра батареи и словно невзначай нырнула в пыльное, затянутое грязной паутиной пространство между батареей и стеной. Хорошо зная Тарасова Вагин, не сомневался, что тот пойдет до конца. Кроме того, у Тарасова была сестра. Она работала в газете, пользовалась определенной популярностью и наверняка имела массу знакомых, среди которых мог отыскаться какой-нибудь чокнутый мент, способный докопаться до правды. Кроме того, если им заинтересуется милиция, отсутствие улик ничем ему не поможет: Вареный в своей неподражаемой манере примет меры к тому, чтобы он невзначай не заговорил.
Обещаниям насчет лучших адвокатов и королевской жизни в колонии он не верил ни секунды: пуля стоит дешевле, и возни с трупом гораздо меньше, чем с живым человеком, который слишком много знает. Он был жив до тех пор, пока оставался в тени. Стоит ему попасть на свет, и его прихлопнут — как муху. Чем дольше Вагин думал обо всех этих вещах, тем менее заманчивым казалось высказанное Тарасовым предложение пойти в ближайшее отделение милиции и все рассказать. Наверное, он сдался бы, если бы не знал, что тем самым обречет себя на верную смерть.
— Я устал, Тарас, — сказал он. — Давай разойдемся. Улики — говно. Просто выкинь эту зажигалку. У меня есть предложение. Я знаю людей сильных людей, больших, — которые помогут тебе, если тебя заметут.
Может быть, им даже удастся тебя отмазать, не знаю.
Даже если не удастся, в зоне ты будешь королем, это я тебе гарантирую. И деньги. Я могу дать пятнадцать штук, и они, я думаю, добавят, потому что они заинтересованы в том, чтобы ты делал все, как надо…
— Ты что? — задыхаясь от злости спросил Тарасов. — Что ты мне предлагаешь, падаль?! Чтобы я за тебя сел на двадцать пять лет? Да плевать мне на срок! Но чтобы про меня говорили, что я форточник?! Что я из-за вшивой пачки баксов человека замочил? Какой тут у тебя этаж, восьмой, что ли? Я тебя отпускаю, ублюдок, только не через дверь. Вон оно, окно. Спустишься — свободен. Что тебе стоит? Ты ведь у нас Муха! Ну, сам пойдешь, или тебе помочь?
— Не дергайся, Тарас, — сказал Муха, вынимая руку из-за батареи. В руке тускло поблескивал вороненым стволом «Макаров». Рука слегка дрожала, и ствол пистолета плясал. — Не делай резких движений. Вон там, на полке, есть бумага и пара шариковых ручек. Пиши признание, Тарас, иначе, сам понимаешь… Другого выхода у меня нет.
