Холодный кофейник стоял на столе, с дюймом старого варева в нем. Я не собиралась ничего предлагать Лэндону. То, как он обманул меня, слив мой разум с богиней оставило гадкое послевкусие в моем рту.
Лэндон, казалось, собрался, когда приглушенные, музыкальные голоса Эласбет и Трента растворились во взлете и падение звука.
– У тебя хорошее место для чар. Ты здесь и готовишь?
Мое внимание переместилось к нему.
– Не одновременно.
Клацнув зубами, Лэндон передвинул ноги.
– Бис рядом?
Я кивнула, глядя на потолок.
– Он спит, но иногда просыпается. – Особенно, когда я расстроена, но Лэндон уже это знал.
Из задней комнаты раздался голос Трента.
– Я готов умереть за безопасность Люси. Я не собираюсь продавать ее тебе за чуть меньший шантаж или возвращение моего положения. У тебя нет ничего, что я хочу, Эласбет. Привыкни к этому.
Боже мой, Трент мог быть черствым, когда ситуация призывала к этому, и я поставила локти на стол из нержавеющей стали между Лэндоном и мной.
Дэвид когда-то сказал мне, что я спасла жизнь Тренту, не тогда, когда была в его службе безопасности, а заставив его вырастить, понять любую цену перспектив, что потребности одного не перевешивали потребности многих, что конец не оправдал средства. Я видела это. Черт, я жила у него в качестве норки, пойманная в ловушку в его офисе, наблюдающая, как он убивает своего главного генетика, чтобы сохранить его тайны и денежные потоки. Но он убивал себя. Благодаря мне, если верить Дэвиду, это спасло его жизнь, потому что, как сказал Дэвид, он не собирался заставлять мир переживать другого Каламака, склонного к превосходству эльфийской расы. Возможно, Лэндон поднялся, чтобы выполнить ту роль вместо него, и я задушила дрожь от мысли, что, там, где у Трента была совесть, у Лэндона была пустота.
– Почему ты здесь, помогаешь мне?
Лэндон поднялся, его настроение было сдержанным, когда он взял книгу, которую принес Трент, чтобы посмотреть на нее.
– Трент сказал мне, что думает, что немертвые выйдут на солнце, если они вернут свои души. Я склонен согласиться с ним. Думаю, что это уместно, дать вампирам то, что они хотят, и это вызовет их конец. Я не против – быть частью этого. – Он заколебался, и мое сердце заколотилось от его неподвижности. – У меня возникает вопрос, почему ты делаешь это, если думаешь, что это заставит их совершить суицид?
– Поскольку жизнь Айви важнее одного паршивого вампира, который уже на пути к уничтожению. – Встревожено я нарисовала водяной знак на столе. Страх, что вампиры выместят свою месть на нас с Айви, если все пойдет не тем путем, которым они хотели, никогда не уходил далеко от моих мыслей, окрашивая мои надежды… и мои решения.
Лэндон издал глубокий гортанный звук, и я подскочила, когда он резко закрыл книгу.
– Чары Трента не сработают.
– Почему? – сказала я, мне не понравилось, что он меня напугал.
– Потому что в нем используется остаток ауры, оставленный в уме и теле, чтобы удержаться, а немертвые полностью испачканы аурами, которые они принимают, чтобы выжить.
Это было точно то, что сказал Трент, и, морщась, я остановила себя от лизания чьих-то ботинок.
– У тебя есть другой путь?
Лэндон перевел свое внимание от мягкого разговора в гостиной.
– В теории. Этому заклинанию несколько тысяч лет. Я никогда не слышал, чтобы кто-то его испробовал.
Он врал. Я могла это сказать по тому, как он стоял.
– Так... это черное заклинание? – спросила я. Эльфы отказывались называть свои заклинания черными и белыми… но белые заклинания никогда не выходили из моды. – Я не буду никого убивать.
Его взгляд переместился, дразня.
– К счастью для тебя, ты имеешь дело с людьми, которые уже умерли.
О, Боже. Это было черное проклятие.
– Что оно делает? – спросила я, мой желудок сжался. Я могу сделать это, не доверяя ему. Черт, раньше я работала с демонами.
Лэндон двигал книгу между нами так, пока она не оказалась вровень с краем квадратного стола. Он думал, и мое недоверие углубилось.
– В теории? Оно прикрепляет душу старика новорожденному. Это, как говорили, использовалось, чтобы расширить наше коллективное знание за пределами могил. – Он поднял глаза, сжав челюсти. – Я напишу его для тебя.
– Дай угадаю. Ты должен уничтожить душу новорожденного, чтобы сделать это. – Да, у демонов, вероятно, была версия этого. Мерзко. Было просто мерзко, что могла творить магия.
С покрасневшей шеей, он ничего не ответил, затем, наконец, повернулся, чтобы вынуть несколько листов из принтера Айви.
– В значительной степени, – сказал он, когда взял ручку из своего кармана и начал делать набросок пентаграммы, поскольку я могла нарисовать только смайлик. – Оригинальная душа должна быть насильственно вырвана из тела, а старая душа вставлена на ее место. В большинстве случаев у получателя случался психоз, который только добавлял мистики тому, кто тогда был первосвященником, я предполагаю. – Он всматривался в мое лицо, читая мое отвращение. – Я действительно говорил, что нет никакого отчета о том, что это заклинание выполнялось в течение нескольких тысяч лет.
– Но ты все еще знаешь, как его сделать, – обвинила я.
– Тебе не повезло с этим, – ответил он. – Ты не можешь заставить душу спонтанно присоединяться и надеяться, что она приживется, даже если это его собственная душа и его собственное тело. Она ушла однажды и уйдет снова.
Он был прав, и я попыталась не выглядеть настолько задумчивой. Мне в голову пришла мысль, что он мог дать мне черное проклятие в надежде утопить меня им. Знать черную магию было законно, а вот творить – нет. И разрушение души новорожденного, таким образом, чтобы старик снова мог жить, было почти столь же черным, каким и казалось.
– Неудивительно, что демоны ненавидят вас, – сказала я шепотом.
– О, мы собираемся сравнить прошлые злодеяния теперь? – сказал он, как раз когда начал писать список компонентов около пентаграммы.
Я качнула бедром и посмотрела на него; его манера письма была такой же строгой, как и его одежда.
– Воровать здоровых младенцев и заменять их своими собственными, дефектными, довольно противно.
– Как и тысяча лет рабства. Или создание разновидностей для вашего собственного удовольствия, того, которое требует актов извращенной жестокости, чтобы выжить, действий, совершенных с людьми, которых вы любите.
Он говорил о вампирах.
– Не хуже, чем уничтожение врага, нападая на его нерожденных детей.
Лэндон прекратил писать.
– Они первыми это сделали.
Но кто действительно знал правду?
