Вздрогнув, крепко сжала зубы, вцепившись ногтями в ладони почти до крови. Забудь, Эва. Всё в прошлом. Всё это. И он тоже.
Он — прежде всего.
Сорвала кулон и бросила его куда-то, чувствуя, как исподволь бегут мокрые дорожки слёз.
Я устала быть сильной… от предательств… от жизни бездомной, бесприютной собаки без будущего, которой Бог в насмешку дал человеческий разум и душу.
…После дня беспрерывного бега прохладная вода с лёгким привкусом лесных трав казалась раем, а вонючее мыло, стащенное из дешёвого постоялого двора — даром небес. Какое счастье — снова ощущать себя человеком, девушкой, а не загнанным, вывалянным в грязи животным!
Наскоро разведённый костёр согревал меня этим вечером, даря обманчивое, полузабытое ощущение неги и покоя. Подобные чувства ещё вчера мне казались сном из прошлой жизни, приятным сном о моей семье, о доме, о потерянном, невозвратимом, недосягаемом. А теперь кажется, что стоит только закрыть глаза, протянуть руку, и всё вернётся, всё исполнится, покорно положив Судьбу к моим ногам… но только кажется.
Устав бессмысленно смотреть в одну точку, играясь с язычками пламени, я с тихим вздохом полезла в маленькую котомку со скудной провизией, собранной весьма поспешно, в которой ко всему прочему приютилась старая тетрадка в покорёженном кожаном переплёте и не менее старое заговоренное гусиное перо. Они у меня с детства, и мало кто знает, что, куда бы я ни шла — они почти всегда со мной. Так уж повелось. С этой тетрадкой я прогоняю одиночество, как сейчас, коротаю время, сочиняю стихи. Наверное, это опасно — доверять свои мысли бумаге — всем людям вообще и кому-то вроде меня в особенности, но я ничего не могу с собой поделать. К тому же, на нём лежит заклятье от врагов, то есть только дружелюбно относящийся ко мне человек сможет его прочесть. Конечно, отношения меняются, тогда как знания остаются, но ничего другого я, увы, найти не смогла. Опыта маловато, да и силёнок не размером со Вселенную. А ведь ещё Верховная… Это вообще отдельная, и, пожалуй, самая гнойная болячка. Я давно привыкла к мысли о значимости своей роли и предназначения, но оставила ли я надежду когда-нибудь стать свободной от всего этого? Нет, и вряд ли когда-либо оставлю.
Ласково проведя рукой по корешку, открыла тетрадь, листая пожелтевшие страницы, а потом, взяв перо, начала писать обо всём, что произошло за этот месяц, пока всё это ещё свежо и болит.
Болеть, вероятно, будет долго…
А вскоре на Зов прибыли сёстры, и я снова заставляла себя улыбаться. Пусть для них я сегодня буду героиней-победительницей, даже если самой кажется, что проиграла…
Сёстры, радуясь, визжали и танцевали, устроив пир и дикие пляски до утра. Я веселилась вместе с ними, прыгая через костёр, но только оказавшись в тёплых сестринских объятиях Бри позволила себе быть собой.
Ей я поведала всю историю, в мельчайших подробностях, ничего не утаивая. Думала, наслушаюсь сейча-ас… но она молчала, глядя на меня печально и понимающе.
— …Ну, они все наверняка узнают запах, это зелье нейтрализует действие белладонны, возвращает силы. Так что в ближайшие сутки его светлость, скорее всего, лишится и гарема. Без тебя у меня бы вообще ничего не получилось. — Под конец рассказа заверила её я, увлечённо поедая кашу, — Иногда мне кажется, что у нас связь не только на том заклинании, но и вообще, как у сестёр.
Наконец-то можно хотя бы спокойно поесть, не опасаясь, что кто-нибудь отравит, подсыплет белладонны или заставит подавиться до смерти!
С последним я, однако, поторопилась, ибо Бри, выдержав паузу и как-то странно глядя на меня, вдруг выдала:
— Тебе не кажется. Мы сёстры, Эва…
Мои надрывные «кхеканья» слышал весь лес…
Глава 3
Прошлое. История Брианы.
Был один из солнечных апрельских дней, ознаменовавшихся для маленького южного графства радостным событием: их добрый господин, которого большинство жителей графства весьма уважали, обзавелся, наконец, наследником. Правда, пока ещё никто не знал, кто родился — мальчик или девочка, но жители пировали и поднимали бокалы за здравие графской семьи, так как он не поскупился и раздал много денег на празднества.
Джон Уайт, тот самый граф, чьё имя ныне славили его подчинённые, в последние дни был по-настоящему счастлив. Оно и понятно, ведь граф давно мечтал о ребёнке, но за шесть лет брака его жена, Мария, не подарила ему наследника. Он даже подумывал о разводе, несмотря на то, что по-своему любил жену, и вот тут-то она осчастливила его вестью о беременности.
Теперь же, держа в руках свой маленький свёрток счастья, граф чувствовал себя на седьмом небе от радости. Однако вскоре его вызвали в Лондон по важным делам, и ему пришлось ненадолго оставить жену и ребёнка.
…Молодая женщина лет двадцати пяти, улыбаясь, прижимала к себе новорожденную девочку. Женщина была очень красива: белокожая, зеленоглазая, с маленьким пухлым алым ртом и длинными, чудесными каштановыми волосами. Госпожа была немного усталой, но счастливой сейчас. В богато обставленной комнате, хорошенько нагретой пламенем пылающего камина, царил покой и уют. Малышка, разомлев, мирно спала на руках матери, мерно и аккуратно покачивающей её.
«Жаль, конечно, что не мальчик, — напевая колыбельную, подумала Мария, — Но для меня ребёнок любого пола — счастье. Ведь такие, как я, не имеют дома, а мне повезло».
Вдруг извне комнаты раздался тихий стук, прерывая размышления роженицы.
— Войдите, — негромко отозвалась она.
В комнату вошла её личная служанка, Кэт — юная шестнадцатилетняя девушка в безукоризненно белом чепце и переднике.
— Госпожа, — Девушка сделала лёгкий реверанс, — К вам пришла… ну, та женщина.
На этих словах Мария заметно подобралась.
— Веди её, — приказала она.
Мгновение служанка нерешительно топталась на месте.
— Госпожа, — отведя глаза, попыталась возразить девушка, — Вы же знаете, что эта женщина… ведьма!
— Но ведь инквизиторы же её пока не сожгли? Веди, — чуть более грозно повторила Мария, исподлобья глядя на Кэт.
Вновь торопливо поклонившись, служанка убежала. Через мгновение вернулась, ведя за собою некую особу…
Это была пожилая женщина лет пятидесяти. Высокая, статная, властная, черноволосая и кареглазая, она некогда была несомненно красива некой особенной, утончённой красотой. Её истинный возраст выдавали лишь морщинки у глаз и губ, а так же очень мудрый, пробирающий до дрожи взгляд чёрных, как две пропасти, глаз. Одета она была в простое чёрное платье, волосы безыскусно собраны, но во всём её облике читалась дворянская величавость.
— Попробую угадать, зачем вы хотели видеть меня, графиня, — усмехнулась незнакомка, подходя к кровати, — Хотите знать судьбу дочери, верно?
Мария лишь заворожено кивнула, а Кэт предпочла как можно быстрее сбежать.
