Тату-салон в Ланскне? Мне казалось, что здесь он никогда не приживется. Однако за какие-то две недели он успел заразить полдеревни.
Видимо, я недооценила серьезность проблемы. Проходя сегодня по берегу реки, я узнала, что Зезетт и Сафир уже сделали себе новые тату, Жожо ЛеМолле собирается в салон на следующей неделе, а Бланш записана на ближайший четверг. У Морганы волшебство вполне под стать моему; она отлично разбирается в заказчиках и прекрасно владеет своим мастерством, вот слава о ней и разлетелась по всей округе благодаря речному народу.
Как же я могла допустить, чтобы это произошло так быстро? Почему я так долго пряталась? Ведь надо было действовать немедленно, стоило мне впервые что-то заподозрить. Такие, как Моргана, подобны весенним одуванчикам – сперва такие веселые, солнечные и совершенно безобидные, они вдруг распространяются с угрожающей скоростью, прорастая повсюду, вылезая из каждой трещины, вторгаясь на каждую клумбу. Такой была Зози; такова и Моргана. Ее имя уже буквально висит в воздухе, точно семена одуванчика. Даже в Маро она уже отметилась. Я слышала, как в магазине Маджуби о ней говорили две женщины; затем на бульваре P’tit Baghdad
[31] до меня донеслись обрывки разговора двух молодых людей, сидевших снаружи за столиком.
– Говорят, она делает просто удивительные тату, – сказал юноша, примерно ровесник Янника, но уже с уверенно проросшими усиками и в keffieh
[32], наброшенной на плечи. – Мне тоже ужасно хочется, но мне точно не позволят.
Второй мальчик кивнул:
– Пилу говорил, что заходил туда, только мать ни за что ему этого не разрешит.
Я остановилась, услышав имя Пилу. Сын Жозефины? Неужели Пилу и впрямь захотел сделать себе тату? Впрочем, он сейчас в таком возрасте, когда подобные вещи вызывают восторг, кажутся «гламурными». Как и умение курить, или ездить на мотоцикле, или ходить на свидания с девушкой-американкой. Но это очередной признак того, как усиливается в Ланскне влияние Морганы. Похоже, вся деревня уже подхватила эту заразу; даже та часть Маро, где татуировки считаются haram.
Заразу… Я, кажется, начинаю выражаться, как Франсис Рейно. Но я же каждым нервом, каждой клеточкой своего тела чувствую, как распространяются эти опасные чары. Эта болезнь, которая, таясь глубоко под кожей, снаружи выглядит как обыкновенный синяк. Кстати, утром я видела судно Ру; оно по-прежнему пришвартовано на дальнем конце Маро, но самого Ру что-то видно не было, во всяком случае, среди людей, что кружком сидели на берегу и болтали, как и среди тех, что пили кофе у кого-то на палубе. Я, правда, старалась особых надежд не питать. Возможно, Ру просто решил немного задержаться, а потом отбыть вниз по течению вместе с остальными. А может быть, он пробудет здесь до конца краткого визита Анук.
В этом году пасхальное воскресенье выпадает на 16 апреля. До приезда Анук еще три недели. За три недели я должна разобраться и с Морганой Дюбуа, и с прочими своими делами. Разобраться? Это выражение, пожалуй, тоже принадлежит Франсису Рейно. Но, хотя буквально все во мне восстает против присутствия здесь Морганы, меня вдруг охватило некое легкомысленное веселье. И даже, пожалуй, ощущение собственной правоты.
Когда в мою жизнь стремительно ворвалась Зози де л’Альба, мне показалось, что она пришла, чтобы меня спасти. С присущим ей чувством юмора и бесстрашием она словно стала для меня сестрой, которой у меня никогда не было, а для моей Анук – другом, в котором она так нуждалась. Как и Моргана, она была очаровательна. И столь же проницательна. Так что, когда до меня наконец дошло, какова цена дружбы Зози, ей удалось почти полностью меня поглотить – поглотить и мою жизнь, и мою душу, и моих детей…
Но на сей раз я знаю, кто мой враг. И каковы мои позиции. А самое главное – у меня есть друг в лице Франсиса Рейно, который и сейчас стоит на коленях – нет, он не молится, а выпалывает в саду сорняки. Каждый год эти захватчики – одуванчики, амброзия, вьюнок – с энтузиазмом берутся за дело и укореняются на клумбах, любовно подготовленных для нарциссов, крокусов, гиацинтов и пионов.
Глава девятая
Понедельник, 27 марта
Среди моих луковичных вовсю прорастают кустики земляники. Причем именно лесной земляники, занесенной сюда бог знает каким ветром. Земляника уже растопырила свои бледные усики среди тюльпанов и крокусов; она вообще очень агрессивна. Не настолько, конечно, как одуванчики, но все же в этих мелких сердцевидных листочках скрыта могучая жажда завоеваний. Дикая земляника повсюду рассылает свои побеги, и каждый из них становится как бы ее форпостом, с которого впоследствии продолжится дальнейшее вторжение.
И все же, отец мой, я никак не могу заставить себя вырвать эти цветущие кустики, положить конец их веселому весеннему буйству. Хотя с точки зрения урожая от них, в общем, толку мало. Но мелкие белые цветочки и симпатичная листва создают отличный зеленый фон, а заодно и удерживают на расстоянии чертополох и амброзию, не подавляя при этом нарциссы. А летом мне, возможно, удастся все же найти в этом земляничнике немного душистых красных ягод, чтобы украсить ими тартинку или добавить аромата сладкому белому вину. Если, конечно, их не успеют склевать птицы, которым сладкая земляника тоже очень по вкусу.
Смотри, Рейно, оглянуться не успеешь, как эти земляничные побеги расползутся по всему саду, раздался у меня в ушах голос Нарсиса. Позволишь им остаться – и через месяц не увидишь на клумбах ничего, кроме земляники.
– Ничего. Есть вещи и похуже дикой земляники… – пробурчал я в ответ.
– Вы действительно так думаете? – Этот вопрос прозвучал прямо у меня над головой, и я как-то не сразу понял, отчего это голос Нарсиса вдруг стал так похож на голос Вианн Роше…
Я поднял голову. Она, видимо, уже некоторое время наблюдала за мной, стоя по ту сторону садовой ограды, возле которой уже начинали зацветать дикая фуксия и розмарин. Вианн была в желтой блузке, и ее волосы были подхвачены шарфом того же цвета.
– Если хотите дождаться ягод, – продолжала она, – в первую очень вам нужно оборвать усы, потому что они-то плодоносить как раз и не собираются. В их задачу входит создание новых и новых кустиков земляники. Раньше моя Анук вечно твердила, что это жестоко – выбрасывать на помойку такие беззащитные крошечные растения. Когда мы еще жили в Париже, я все пыталась выращивать землянику в цветочных горшках, но Анук постоянно возвращала выброшенные усы обратно, заявляя, что они хотят быть вместе со своими друзьями.
Я улыбнулся, с трудом выпрямляя ноющую спину.
– У детей порой такие забавные идеи возникают.
– Я все старалась ей объяснить, – продолжала Вианн, – снова и снова говорила, что побеги крадут силы у материнского растения, а потом убегают от него все дальше и дальше. Но они же маленькие, возражала Анук. Разве можно что-то объяснить таким крошкам?
