– А почему все собаки и волки сами не испили из него? – снова вмешался в разговор Макс. – Им ведь тогда уже не пришлось бы умирать.
Вопрос Макса, по-видимому, вызвал такую неприязнь у Пятна, что тот даже соизволил ему ответить:
– Смерть – это неотъемлемая часть жизни.
– Но они ведь могли бы ее избежать, – возразил Макс.
– Без смерти нет жизни, – резко заявил Пятно. – Оттягивать смерть настолько, насколько это возможно, – вот что придает смысл нашему существованию. Из-за нее мы охотимся, из-за нее мы обзаводимся детьми, из-за нее мы любим жизнь.
– И из-за этого мы любим также и смерть, – впервые вступила в разговор волчица по имени Ненависть.
Ее голос был не таким низким, как у остальных волков, и в голосе этом чувствовалась вовсе не ненависть, а, наоборот, любовь. Любовь к смерти. Но как вообще можно любить смерть?
Я, встряхнувшись, сказала: «Мне нужно чего-нибудь попить», – и направилась к особенно глубокой луже.
– Но только не эту воду, – предостерег меня Пятно.
У меня на мгновение затеплилась надежда, что это и есть источник безвкусного плюща, который дает бессмертие. Если бы Макс из него попил, ему бы уже никогда не довелось умереть, и тогда надо мной не висела бы опасность того, что мне придется о нем скорбеть. А если бы этой воды выпила и я, то тогда Максу тоже никогда не пришлось бы скорбеть обо мне. Мне, однако, тут же пришла в голову мысль, что он в случае моей смерти и не стал бы так уж сильно обо мне скорбеть. Иначе как бы он смог так запросто пообещать мне, что умрет не раньше, а позже меня? Такую клятву он мог дать только в том случае, если способен запросто выдержать боль, связанную с моей смертью. Может, он любит меня не так сильно, как я его?
– На эту затхлую лужицу даже и не смотри, – сказал Пятно. – Мы отведем вас к источнику, в котором вода свежая.
Ага, в этой луже, получается, была самая обычная вода. Как же глупо было с моей стороны вдруг поверить в то, что она может оградить нас от смерти!
Волки пошли прочь. Я хотела последовать за ними, но Макс вдруг вознамерился попить из этой лужи. Я ткнула в него своей мордочкой.
– В чем дело? – зарычал он.
– Ты оскорбляешь волков.
– Меня это не волнует.
– А меня волнует. Они нам помогли.
– После того, как мы попьем воды, мы пойдем дальше, – сказал Макс.
Это мне не понравилось: я пока еще не хотела расставаться с этой стаей.
– Нам не повредит, если мы проведем некоторое время среди них и отдохнем, – сказала я.
– Мы пойдем дальше, – прорычал Макс.
Я уже собиралась на него рявкнуть (что он о себе возомнил – думает, что может сам решать, что нам дальше делать?), но тут Пятно, который уже отошел вместе с другими волками от нас на расстояние в двадцать собачьих туловищ, вдруг повернулся и спросил:
– А где живут твои люди?
В его голосе чувствовалось презрение. Я отчетливо ощутила его запах.
– В одном городе в горах, – ответил Макс, игнорируя презрение, прозвучавшее в этом вопросе.
– Ну, тогда вы по дороге к ним погибнете.
– Почему? – спросила я.
– Еще до того, как вы доберетесь до города, начнутся снегопады. И вы насмерть замерзнете.
– Замерзнем мы или нет – этого ты знать не можешь, – прорычал ему Макс.
Однако Пятно, уже больше не обращая на него внимания, спросил меня:
– Так ты хочешь пить или нет?
– Давай побудем среди них один день, чтобы набраться сил, – попросила я Макса так тихо, чтобы меня не мог услышать Пятно.
Макс ничего не ответил.
– Пожалуйста, всего лишь один день!
Максу идея не нравилась – я это отчетливо чувствовала, – однако немного отдыха отнюдь не помешало бы и ему. В конце концов он мне уступил: не произнеся не слова, он пошел вслед за волками. А я – вслед за ним. Пройдя небольшое расстояние по влажному грунту леса, мы оказались возле бурного водопада. Вода низвергалась между скалами с высоты более чем в пятьдесят собачьих туловищ и образовывала прозрачное озерцо, из которого мы и попили. Вода эта была такой свежей, солнце светило на нас сверху так весело, а его лучи были такими теплыми, что мне не хотелось уже больше никуда идти. Я предалась размышлениям. И тогда ко мне вернулись мои сны.
52
Анатьяри лежит мертвый возле нас. Кровь, которая течет у него из шеи и живота, засыхает, едва коснувшись песка.
Йедда держит в руке свое копье. Ее ненависть распаляется под солнцем все сильнее и сильнее, и от нее пахнет даже ужаснее, чем от зияющих ран Анатьяри. Дьялу стоит напротив нее. Его морда – как и моя – вся красная от крови Анатьяри.
Мы его убили?
Похоже, что да. А кто еще мог бы так перегрызть ему горло? Именно поэтому Йедда нас так сильно ненавидит. И именно поэтому она направила копье в сторону Дьялу.
– Беги! – лаю я ему, но сама даже не трогаюсь с места.
– Она нам ничего не сделает, – Дьялу такой наивный оптимист… – Она нам ничего не сделает.
– Беги отсюда! – снова лаю я.
– Она знает, почему мы это сделали.
Йедда замахивается копьем…
– Беги!
…издает крик, в котором чувствуется ненависть…
– БЕГИ!
…и вонзает копье в тело Дьялу.
Он тут же падает наземь.
Он не произносит при этом ни слова.
Не прощается.
Ему уже никогда не увидеть своих детенышей.
И я в отчаянии вою на солнце.
Я резко открываю глаза, но все никак не могу сориентироваться, где я. Перед глазами по-прежнему стоит солнце пустыни. Почему мне опять приснился такой сон? Мне ведь ничего подобного не снилось с тех самых пор, как мы с Максом стали спать рядом.
Макс!
Я уже не чувствовала его рядом с собой. Мы не лежали рядом друг с другом!
Я заставила себя оглядеться по сторонам, принюхалась, прислушалась и осознала, что все еще лежу под елью, под которой мы заснули. Вокруг меня лежали и спали некоторые из волков: Убийца Оленей, Гигантская Лапа, Воющий-на-деревья и Ненависть. А вот Макса я нигде учуять не смогла – как не смогла я учуять Пятно и Белого Хвоста. Мое сердце забилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Может, эти двое увели куда-то Макса, чтобы его убить?
У меня в голове замелькали картинки: Макс, которому рвут горло эти два волка; Макс, которого бьет металлическим прутом ребенок; Макс в клетке у ловцов собак… Пепел, пепел, пепел, пепел… Дьялу с копьем, вонзенным в его тело. Дьялу с этим проклятым копьем в теле!
