– А ты тоже по поводу ее смерти не сожалел!
– Ничего подобного. Сожалел каждый день. Но только я держал этот внутри себя, – печально ответил он.
– Лжец, – пробурчала я.
– Я тебе когда-нибудь лгал?
– Ты так и не рассказал мне всей правды о том, почему ты оказался так далеко от своего дома, – попыталась я ему возразить.
– Но я лгал тебе или нет? – спросил он. – Я лгал тебе, как ты лгала мне, когда говорила, что знаешь дорогу ко мне домой?
– Нет, – признала я, и меня охватил еще больший стыд.
– Извини, – сказал Макс, который, конечно же, почувствовал запах моего стыда. Он вдруг остановился на расстоянии всего лишь в несколько собачьих туловищ от вершины холма. – Я не хотел тебя ни в чем обвинять.
То, что он не стал дальше мусолить эту тему, заставило смягчиться и меня.
– А я не хотела тебя обижать, – прошептала я.
– Пустяки.
– Нет, не пустяки, я не хотела говорить тебе ничего обидного…
– А я – тебе, – сказал он. – Ты дрожишь.
– Мне холодно, – пожаловалась я.
Мне очень хотелось об него погреться.
– Давай устроимся на ночлег вон там.
Он показал мордой на две как бы прислонившиеся друг к другу своей верхней частью каменные глыбы, между которыми было пространство вроде маленькой пещеры. В такой пещере мы будем защищены и от дождя, и от ветра. Пространство между глыбами было не очень большим по высоте, поэтому Максу, чтобы войти в него вслед за мной, пришлось пригнуть голову. Внутри было уютно. Землю покрывал мох, и она была немного влажной, но ветер здесь не дул в уши, и я почувствовала себя защищенной. Я легла на землю. Макс тоже лег, причем ближе ко мне, чем в предыдущие ночи, однако не так близко, как когда-то возле моря и в лесу перед пожаром.
– Может, споем песню о Синем Перышке? – спросил он.
– Песню? Какую песню?
– Какую-нибудь, которую сами выдумаем.
– Мы?
– А кто еще мог бы это сделать?
– Но зачем?
– Чтобы почтить ее память.
– Чтобы почтить ее память… – повторила я и поняла, что мы тем самым можем попрощаться с нашей подругой так, как следует. И поэтому я начала петь…
Синее Перышко, Синее Перышко…
…но тут же запнулась, потому что стала подыскивать подходящие слова и мотивы для этой песни. Макс нашел их быстрее меня.
Не такая птица, как все остальные.
Маленькая. Красная. И дерзкая.
Стала помогать двум собакам.
Такого не делала еще ни одна птица.
Сейчас летит ее душа на ветру.
– Этого мы не знаем, – перебила я его.
– Просто такая у нас песня, – возразил он. – Мы можем петь о том, что дает нам наша надежда.
Это было не просто умно – это было мудро. Поэтому я запела о том, чем наполняла меня моя надежда:
Душа Синего Перышка парит,
Освещенная солнцем,
Среди самых-самых
Счастливых душ.
– Подожди-ка, – перебил меня Макс, – а разве ты не говорила, что души умерших находятся в промежуточном мире в полном одиночестве?
– Но мы же можем петь и о том, чего мы желаем Синему Перышку.
– О скоплении душ, среди которых она чувствует себя уютно?
– Среди которых она чувствует себя любимой, – ответила я и снова запела:
Это были души птиц из ее стаи.
Синее Перышко боялась их,
Очень-очень сильно боялась.
Однако они простили ее
И окружили ее любовью.
Макс пропел:
Синее Перышко уже больше не была одна.
Она уже никогда больше не будет одна.
И затем мы пропели вместе:
Синее Перышко уже больше не была одна.
Она уже никогда больше не будет одна.
В своей песне мы с Максом подарили Синему Перышку покой, которого она заслуживала, и сделали ее при этом такой счастливой, какой она никогда не была после того, как стая ее изгнала.
– Больше не была одна… – еще раз тихо пропела я.
– Больше не была одна… – пропел и Макс, и от него еще сильнее запахло любовью.
Я вдруг снова стала бояться того, что увижу, как он умрет. Однако на этот раз я не зарычала на него, чтобы отогнать от себя. Нет, я просто его попросила:
– Пожалуйста, не умирай раньше меня.
– Что? – удивился он.
– Пожалуйста, не умирай раньше меня. Я этого не перенесу.
– Я не умру раньше тебя, – сказал он, и его голос при этом завибрировал в моем теле.
– Ты мне это обещаешь?
Он, конечно же, задумался, потому что пообещать такое было попросту невозможно. Как мог кто-то пообещать кому-то другому в этом мире, в котором щенята вполне могли умереть раньше своих родителей, что он будет жить дольше и что он ради кого-то другого примет на себя горечь утраты?
– Если это – то, чего ты себе желаешь… – начал Макс.
– Да, я этого себе желаю, – тихо сказала я.
– Тогда я обещаю тебе, что буду жить дольше тебя.
49
Когда я проснулась на следующее утро, еще шел дождь, но сквозь пространство между глыбами мне было видно, что небо вдалеке проясняется. Рядом со мной спокойно спал Макс. Я прислушалась к его дыханию и к биению его сердца и впервые после лесного пожара почувствовала себя хорошо. Я принюхалась к свежести дождя, капли которого падали строго вертикально перед глыбами на грязные лужи, и порадовалась солнечным лучам, которые скоро станут освещать мой мех. Если бы кто-то сказал мне в этот момент, что Йедды никогда не существовало, я бы ему, пожалуй, поверила. По крайней мере, мне захотелось бы в это поверить.
Когда я радовалась окружающей меня природе и желала себе никогда уже больше даже не думать о предыдущих жизнях и просто наслаждаться вот этой жизнью, я вдруг услышала приближающиеся шаги. Это, похоже, шли собаки. По направлению к нам двигалась свора приблизительно из шести особей. Двигались они проворно, но без суеты. Шаги были тяжелые – а значит, эти собаки были крупными. Крупнее Макса. Я посмотрела на него. Он все еще спал, и я не знала, что же мне ему сказать, если я его сейчас разбужу. То, что мы – не единственные собаки в этой местности, и так было понятно, но вот что это могло означать? Встретим ли мы сейчас новых спутников или новую опасность?
