Я уставилась на Макса. До сего момента пищу для нас добывала исключительно я, но сейчас он проявил себя как более сильный из нас двоих. Я всегда убивала лишь зайцев, мышей и птиц, а вот ему удалось завалить крупное животное и при этом не получить никаких ран. Поскольку самец косули больше не дышал, я подошла к нему.
Мы наелись досыта и затем прилегли, чтобы немного отдохнуть. Некоторое время спустя я спросила:
– Что с тобой произошло?
– Что ты имеешь в виду?
– Раньше ты не решался убить даже мышь.
– Не только мышь, но даже улитку, – сказал он.
– Даже улитку, – повторила я его слова.
– Я вообще-то сейчас впервые кого-то убил.
Макс посмотрел на мертвое тело самца косули. Ему, видимо, пришло в голову, что он теперь стал совсем другим псом – псом, который может убивать снова и снова. Даже если это означает, что он отнимает отца у детеныша, и даже если он убивает самого этого детеныша.
– Как случилось, что ты на такое осмелился? – поинтересовалась я.
– Это потому, что я увидел ее.
– Ее?
– Ту женщину.
– Я не понимаю.
– Если она нас найдет…
– Она нас не найдет.
– Но если вдруг все-таки найдет… И если я хочу нас от нее защитить…
– …то ты должен научиться убивать, да?
– Да, должен, – сказал Макс и вздохнул.
Поскольку я молчала, он добавил:
– Если я не могу тебя защитить, значит, я тебя недостоин.
Вид у Макса на какое-то время стал печальным, и от него повеяло каким-то другим запахом. Этот запах немного напоминал запах стыда, но был более едким, хотя и не настолько, как запах ненависти к самому себе. Это, пожалуй, был запах не ненависти, а презрения к самому себе. Пробравшись в мои ноздри, он едва не обжег их. Максу явно не нравилось то, во что он превратился.
– Если эта женщина нас найдет, – сказала я, – расправиться с ней в одиночку тебе не удастся. Нам придется защищаться вдвоем. Как двоим калекам, которые принадлежат друг другу.
– Нет, – возразил он. – Не как калекам.
– Ну, тогда как двоим спутникам, – предложила я.
– Как двоим влюбленным, – сказал он так уверенно, как будто у него уже не оставалось никаких сомнений в том, что я тоже его люблю. Пусть даже мы и говорили с ним о том, что у нас не получится завести детенышей.
Я теперь тоже могла бы сказать «как двое влюбленных». И должна была бы так сказать. Макс посмотрел на меня таким взглядом, словно надеялся, что я и в самом деле произнесу эти слова, однако я ничего не сказала. Пока ничего не сказала. Чтобы я это сделала, Макс должен спеть мне еще одну историю.
40
Отдохнув после обильного приема пищи, мы снова отправились в путь и вскоре подошли к узенькому ручью. Мы полакали из него воды, а затем залезли в него и вымыли свои морды и мех. После этого мы легли на зеленую траву на берегу и стали наслаждаться солнцем и первым прохладным осенним ветерком. И тут вдруг я заметила, что деревья вдалеке выглядят не так, как те, которые растут поблизости.
– Там растут ели, – пояснил мне Макс. – Зимой у нас дома по несколько дней стоит одна такая.
– Они, похоже, не меньше пятидесяти собачьих туловищ в высоту. Неужели твой дом такой высокий?
– Нет, наши ели намного меньше. А еще люди их украшают.
– Как это?
– Это имеет какое-то отношение к человеческому детенышу. Какому-то конкретному.
– Он что, жил на ели?
– Я думаю, большинство людей чаще всего и сами не понимают, зачем они что-то делают.
– Но, тем не менее, тебе среди них нравится, – удивилась я.
– Мне приятно слушать, когда они поют возле такой ели песни, – сказал Макс, а затем попросил:
– Спой мне еще какую-нибудь песню.
– Спеть?
– Да, пожалуйста.
– Нет, – ответила я.
– Нет? Почему нет?
– Твоя очередь.
– Но… – промямлил Макс, – но я не могу спеть никакой песни.
– Меня тоже никто не спрашивал, могу ли я это делать.
– Но ты поешь очень красиво.
Я фыркнула. Мое пение в винограднике было таким ужасным, что Синее Перышко меня из-за него высмеяла.
– Правда-правда! – стал настаивать Макс.
Хоть я и знала, что на свете есть собаки, которые охотно произносят лживые слова, я все же была уверена, что Макс такого делать никогда бы не стал – ни для того, чтобы сделать мне приятно, ни даже, пожалуй, для того, чтобы защитить меня от боли. Ему, получается, мое пение и в самом деле понравилось. Этот пес был чокнутым и, видимо, навсегда таким останется.
– Если я это могу, – сказала я, – то можешь и ты.
Макс с сомнением посмотрел на меня. Он, видимо, в это не верил. Я вообще-то и сама в это не верила, но мне хотелось, чтобы он еще раз меня удивил.
– Я знаю только истории, которые слышал от Лилли.
– Ну так спой мне одну из них.
– Они – не для того, чтобы их петь.
– Не для того, чтобы петь? А разве такие бывают?
– Все свои истории она рассказывала, а не пела.
– И что же это были за истории? Ты упоминал как-то историю о королеве. Это была королева муравьев или королева термитов?
– Королева людей.
– У них тоже есть королевы?
– Да. А что такое «термит»?
– Если на них сесть, то это еще хуже, чем сесть на муравьев.
– Тогда на них лучше не садиться!
Макс весело зашлепал хвостом по земле.
– Да, лучше не садиться.
Я тоже весело захлопала хвостом по земле.
– Так мне рассказать тебе историю о королеве Амели и о том, как она победила ведьму, которая превращала солдат в кусочки пиццы?
– Лучше не надо, – ответила я. – А может, ты знаешь какую-нибудь историю о собаках?
– Нет.
– Жаль.
– Я могу еще рассказать о событиях, которые происходили в моих снах.
– Пожалуйста, не надо об этом рассказывать, – воспротивилась я.
Однако только мысль об этих его снах испортила мне настроение.
– Я вовсе не хотел, чтобы ты загрустила.
– Ничего страшного, ничего страшного.
– Я могу какую-нибудь историю выдумать, – предложил он.
– Выдумать? – удивилась я.
Истории ведь дошли до нас из древности. Или же в них рассказывалось о том, что недавно произошло на самом деле. Как, например, истории о моей маме. Но чтобы истории попросту выдумывали – это было для меня чем-то новеньким. Мое сердце забилось чаще от охватившего меня волнения.
