– Нет, я ничего не узнаю, – каждый раз отвечал Макс и тут же интересовался, а не узнаю ли тут что-нибудь я. Поначалу я врала ему, что мы идем правильно, а затем решила больше таких вопросов не задавать.
Мы держались теперь сбоку от плоского камня – на маленькой тропинке с поверхностью из песка и глины. Во многих местах на ней росла пожелтевшая от солнца трава. Мы видели также несколько зданий поменьше, которые частично состояли из стекла. Большинство из них были, однако, полуразрушены. Я сунула свою мордочку в одну из дверей и увидела внутри здания обломки металла, бумагу и мусор. Людьми там не пахло. Они, должно быть, уже давно покинули эту территорию.
Тропинка привела нас к небольшой речке, которая была намного чище той, что протекала возле нашей мусорной свалки. Макс остановился и стал пить из речки. Я последовала его примеру. Свежая вода позволила мне на несколько мгновений забыть о своей низости – то есть о том, что я лгу единственному псу, который есть у меня на этом свете. После того как мы утолили жажду, Макс сказал:
– Давай залезем в воду.
– Что?
– Давай поплаваем!
В ту реку возле мусорной свалки мы запрыгнули для того, чтобы спастись. Лезть же в глубокую воду просто так – это показалось мне, как и многое другое, связанное с Максом, каким-то безумием.
– Пойдем! – сказал он и бросился в воду, не дожидаясь меня.
Он поплыл – сначала по прямой линии, а затем – оказавшись уже посередине реки – по кругу.
– Ну же, Рана! Лезь в реку!
Солнце вообще-то уже очень сильно нагрело мою шерсть, а потому мне было бы неплохо охладиться в воде, но я все еще испытывала страх перед ней. Хоть я и осознавала, что мне хочется поплавать, этот страх удерживал меня на берегу.
– Чего ты ждешь? – спросил Макс таким тоном, будто плавать в реке было самым обыденным занятием. – Не бойся! – крикнул он добродушно и ободряюще. Он не насмехался надо мной, как мои братья и сестра. – Тебе совсем не нужно бояться! – сказал он еще раз.
Я медленно вошла в воду. Ощущения были приятными, и они становились все более приятными буквально с каждым шагом. Я зашла в реку на такую глубину, на которой еще могла стоять на дне. Вода стала перекатываться через мою спину. Во мне нарастала паника. Что будет, если в этот раз я не смогу грести лапами, когда начну идти ко дну, и у меня уже не получится выплыть на поверхность? Я заскулила от страха, слегка разинув при этом пасть, и мне в рот попала вода. Но тут Макс произнес слова, которых я еще никогда ни от кого не слышала:
– Я рядом, я с тобой.
Я перестала скулить.
Макс был рядом со мной.
Я выплюнула воду, сделала глубокий вдох и выдох, продвинулась на один шаг вперед, и мои передние лапы потеряли контакт с дном.
Макс был рядом со мной.
Я оттолкнулась задними лапами от дна.
Макс был рядом со мной.
И я начала грести лапами. Мне стало радостно от того, что вода была такой замечательной. Я ощущала ее благотворную прохладу. Мы с Максом стали плавать по кругу. Сначала медленно, а затем все быстрее и энергичнее. От радости я даже начала лаять, пока снова не набрала в рот воды. В этот раз ее набралось больше, чем тогда, в реке возле мусорной свалки. Однако я уже больше не боялась. Я попросту выплюнула эту воду и еще громче залаяла от радости. И Макс залаял вместе со мной. Весь мир должен был слышать, как сильно мы радуемся. Макс сделал мне самый большой подарок за всю мою жизнь – он забрал мой страх и превратил его в радость.
18
Когда вскоре после этого (долго барахтаться в воде не может ни одна собака) мы стали отряхиваться на берегу и ради забавы брызгали друг другу на морды, Макс посмотрел на меня. Его глаза поблескивали, но не от соленой воды, а от какого-то света, исходящего изнутри. Так, должно быть, псы из его снов смотрели на своих самок. Так Бальдр смотрел на Фрейю, прежде чем человек в маске ворона их прикончил. А Ровер – на свою Айме. Надеялся ли Макс, что я тоже буду так смотреть на него – со светом в глазах? Следовало ли мне ответить на его взгляд? Следовало ли мне быть такой же чокнутой, как он, и верить в какие-то другие жизни? Верить в то, что мы когда-то принадлежали друг другу, но не как калеки, а как самец и самка?
Нет.
В том магическим цикле событий, которого мы оба не понимали и о котором Максу было известно только из его снов, мы вовсе не были предназначены друг для друга. Предназначение – этого не существовало для таких собак, как мы. Только для предков собак из песен. Вожаков. Героев. Мы с Максом не были героями. Для нас существовали только жизнь и смерть. О таких собаках, как мы, никто песен не поет.
Я зарычала, и Макс отвернулся. Наконец мы пошли дальше – пошли вдоль реки. Макс больше на меня не смотрел. И это было хорошо. Отныне я буду рычать каждый раз, когда он станет на меня смотреть.
Вдалеке виднелись высокие сооружения из камня и бетона, которые, казалось, доставали до самого неба. Макс, впервые повернувшись ко мне за весь наш путь вдоль реки, пояснил, что в этих высоченных строениях живут люди. Получалось, что на земле живет гораздо больше двуногих, чем я раньше могла себе представить. Двуногих, возможно, даже больше, чем термитов и муравьев. Мир собаки-матери и волка-отца теперь показался мне очень маленьким. Мы, собаки, живем в мире, который принадлежит людям.
Чем ближе мы подходили к гигантским строениям, тем больше слева и справа от нас валялось мусора. Среди него нам удалось найти и кое-что съедобное. Не виноград и не какие-нибудь другие ягоды или фрукты, а обкусанное мясо между двумя обкусанными ломтиками хлеба. Макс принюхался и сказал:
– Лилли всегда оставляла мне немножко вот такого.
Я хотела было схватить зубами эти остатки, но Макс меня опередил. Это меня и удивило, и рассердило. Я рассердилась не столько на него, сколько на саму себя: этот пес, который слушался людей, оказался проворнее меня. Однако он, к моему превеликому удивлению, съел только половину, а вторую половину оставил мне.
– Лилли всегда со мной делилась.
Ребенок делился с ним своей едой? Меня удивило, что человек на такое способен. И что на такое способна собака. Макс был первым, кто поделился со мной своей добычей, хотя он и сам был голоден. В моей своре одна собака делилась своей добычей с другой собакой только в том случае, если сама была уже сыта. А иногда не делилась даже и в этом случае.
Я проглотила свою долю, и затем мы нашли другие съедобные остатки, которые были Максу знакомы: картофель, наггетсы, что-то неприятное под названием «фишбургер», а также удивительный хлеб, который называется «пицца».
И тут вдруг я учуяла какую-то другую собаку. Макс ее тоже учуял, но намного позже меня. Он не усмотрел в этом ничего особенного. Я же насторожилась, предчувствуя опасность:
– Какая-то другая свора.
