Из тех «Петляковых», которые пусть и с трудом, но удалось вернуть в строй, сформировали отдельную эскадрилью, которую, неожиданно, предложили возглавить Чалому. Ну после того, как он вышел из госпиталя. Потому как, посадив-таки свой «Пе-8» на родной аэродром, он от потери крови просто не смог выбраться из кресла. Нет, ни один снаряд или осколок, которыми его бомбардировщик оказался испятнан, как дошкольник при ветрянке, конкретно по нему не попал. Но зато майор оказался сильно посечён острыми обломками обшивки и силовых балок фюзеляжа, а также осколками разбитой аппаратуры. Перевязать же его было некому. Второй пилот был убит ещё над целью, штурман потерял сознание вскоре после отхода от неё, а тем стрелкам, которые остались в живых, до кабины пилотов было не добраться. Так он и вёл машину, сочась кровью из десятков небольших ран и порезов и с трудом удерживаясь на грани потери сознания от всё усиливающейся слабости. И довёл. За что и получил третью «Золотую Звезду». Но поваляться в госпиталях ему после этого пришлось.
Впрочем, особо сильно гвардии майор по этому поводу не расстраивался. То, что он просто выжил, – уже можно считать чудом. Ибо даже в тех экипажах, которые смогли добраться до своей территории, потери зашкаливали. Например, из экипажа его приятеля бывшего гэвээфовца Косачёва выжило только трое – штурман и два стрелка. А вот сам он не выжил. По рассказам штурмана, он, скорее всего, умер за рычагами своего бомбардировщика, сумев перед этим дотянуть до линии фронта и приказать всем, кто ещё может, прыгать. После чего его самолёт рухнул на землю… Да уж – тот налёт обошёлся советской дальней авиации ОЧЕНЬ дорого.
Аглая всё это время была вместе с ним. И даже родила там, в госпитале. В соседней палате. Произведя на свет крупного крикливого мальчугана. Виталию, кстати, даже не сказали, что роды начались. Наоборот – за обедом ливанули ему в компот снотворного. Ну чтобы не путался под ногами. Здесь и так госпиталь, а не родильный дом – ну куда ещё и так еле держащийся на ногах папаша будет мешаться…
Отдельной эскадрильей, которой с момента создания присвоили наименование «гвардейская», как бы отдавая дань всей советской дальней авиации, майор Чалый командовал уже почти восемь месяцев. Но особенно серьёзных задач им не ставили. В Германию они, естественно, больше не совались, да и вообще, чаще летали не на бомбёжки, а на сброс грузов для сербских и греческих партизан. А самым дальним заданием на бомбардировку оказался налёт на базу итальянского флота в Таранто, оказавшийся лебединой песней уже их эскадрильи… Нет, порезвились они там знатно. Как в лучшие времена! И итальянцы не смогли им ничего противопоставить. Так что потерь, слава богу, не случилось… Но из этого налёта стало ясно, что летать с полной нагрузкой на их изношенных машинах уже стало чревато. Техника подошла к своему пределу. Замены же не предвиделось. Потому что Ставка отчего-то приняла решение остановить производство «Петляковых» и передать завод, на котором они производились, под какую-то новую машину… Вследствие чего через месяц после налёта на Таранто их перебросили под Таллин, где на эскадрилью была возложена задача ведения дальней разведки в интересах Балтийского флота. Нет, пару раз они ещё слетали на Гамбург и Копенгаген, правда, с половинной нагрузкой, но всё же… однако основные цели оказались плотно прикрыты зенитной артиллерией и перехватчиками. Так что пришлось отбомбиться по дополнительным и уходить на полной скорости, вследствие чего из того вылета без потерь вернулись, считай, чудом. У самого Чалого к моменту приземления на аэродром устойчиво работало только два двигателя, третий заглох, а четвёртый он отключил сам, потому что из его топливопровода начало вовсю сифонить топливо! После чего задач на бомбардировку им более не ставили… А две недели назад его вызвали в управление восемнадцатой армии, в которую свели все дальнебомбардировочные дивизии ВВС РККА, где ему было сообщено, что его эскадрилья будет перевооружена на новые самолёты. Так что на последней эскадрилье «Петляковых» уже точно можно было поставить крест. Всё, не будет больше таких машин в советских ВВС…
Когда они поднялись в кабину, инженер с гордостью продемонстрировал Виталию «купе», как он обозвал спальный отсек, а также туалет и бытовой отсек.
– Да тут вы не купе, а целый купейный вагон устроили?! – изумился майор Чалый.
– А что вы хотите? – гордо усмехнулся инженер. – В техзадании недвусмысленно требовалось обеспечить возможность находиться в воздухе не менее шестнадцати часов, а лучше – сутки. Причём экипаж на всём протяжении полёта должен быть способен осуществлять противозенитные манёвры, уходить от атак истребителей и обеспечивать точное бомбометание, – он вздохнул, – эх, мы ещё сюда велотренажёр хотели воткнуть и что-то типа «шведской стенки», но смежники подвели. Не смогли «впихнуть» радиолокационную аппаратуру в необходимые габариты. Так что от «спортгородка» остался вот этот турник в дверном проёме и вот здесь парочка откидных поручней, на которых можно поотжиматься, как на брусьях…
– Да-аа, – зачарованно произнёс Виталя, – это не самолёт, это – дворец в воздухе! Как вы сюда ещё бассейн не впихнули? А потолок у него точно четырнадцать тысяч?
– Точно! И это при штатной нагрузке. А так он способен забраться и повыше. Не слишком высоко – максимум на километр, но испытатели это делали. Что же касается нагрузки – он вообще-то может утянуть почти восемь тонн. Ну, теоретически… Мы этого ещё не пробовали, потому что, по расчётам, ему для этого нужна взлётная полоса длиной более четырёх километров. А такой у нас в стране пока не существует.
– Соли-идно, – покачал головой гвардии майор Чалый. – Но я ещё вот чего не понял. Почему в экипаже предусмотрен всего один стрелок. Установок-то целых пять.
– А это не стрелок, а стрелок-оператор, – улыбнулся инженер. – Все пушечные оборонительные установки завязаны на специальную стрелковую станцию, с которой они и управляются. Это позволяет сосредоточить на одной цели огонь до четырёх установок одновременно. Вследствие чего по приближающемуся перехватчику будет бить восемь стволов со скорострельностью восемьсот выстрелов в минуту каждый. Что даёт нам интенсивность минутного залпа в шесть тысяч четыреста выстрелов! Представляете, какой это шквал огня?
– Уж можете мне поверить – представляю, – усмехнулся Виталий. Инженер смутился.
– А… ну да… конечно…
– Но, знаете, что я вам скажу, – от массированного налёта и это не спасёт.
– От массированного – нет, – согласился инженер. – Но в техзадании было указано обеспечить оборону от отдельных самолётов и небольших групп численностью до звена. Так как подразумевалось, что на той высоте, на которой может лететь этот самолёт, достать его смогут только отдельные специализированные модели, которых априори много быть не может. А если ещё учитывать скорость… Да у нашей машины крейсерская больше, чем у любого истребителя мира!
– Так-то оно так, – вздохнул Чалый. – Вот только бывают ситуации, когда с высоты бомбить бессмысленно – облачность! Ни хрена не попадёшь! Так что приходится опускаться под облака. Да и скорость снижать, чтобы бомбу при выходе из бомбоотсека не закрутило и не унесло к хренам куда-нибудь в сторону. Такие скорости – это ж уже другая аэродинамика… Ну да ладно – понятно же, что все хотелки всё равно не исполнить! А где я могу познакомиться с новыми членами моего экипажа?
