– Не вопрос, как говорит наш дорогой Анатолий! – игриво откликнулся Профессор. – Начнем с конца. Не возражаете? Скотопригоньевыми я называю тех литераторов, которые в своих сочинениях стремятся всячески оскотинить человеческий образ, унизить его в лучшем случае до уровня скота, а в худшем – хищного зверя. Таких сочинителей в гнип-стриме, как… как щук на Аландах. Но среди наших я в первую очередь предложил бы вашему вниманию Трофима Чернова. У него, кстати, один из романов носит звериное название, а на обложке изображен человек… Юродивые. Точнее – юродствующие, – продолжал Сенявин. – А еще точнее – абшабашенные. Чтобы не оскорблять настоящих юродивых, которые, как известно, свой подвиг юродства во имя Христа совершают!.. Эти же – вот именно словно абшабашатся, то есть накурятся или наколются и сквозь этот абстяг преподносят нам окружающий мир и себя самих. Таков их художественный прием.
– Вы не Мескалова имеете в виду? – спросил Ведущий.
– Это вы сказали, – ухмыльнулся Профессор. – Я бы не решился всуе упоминать нашего самого известного литератора. Господи, прости и помилуй!
Сенявин покосился на свою рюмку и увидел, что она опять полна. Он не заметил, как Драйвер, едва было упомянуто имя «Анатолий», мгновенно и бесшумно наполнил опустевший лафитник.
Не притрагиваясь к рюмке, Профессор вдохновенно продолжал:
– Ну и, наконец, смердящие!.. Вообще-то говоря, смердят все гнип-модернисты. Они, если смердить не перестанут, вылетят из своего подземного стрима и не о чем им будет, гниповым, писать. Но… Один наш… нет, не писатель, а кинорежиссер, тоже гниповый… он как-то заявил, что есть такие темные места, куда даже демонам нет доступа. А человек туда спускается. Для человека де нет пределов… Вот эти беспредельщики смердят особенно страшно. Потому что великие русские писатели тоже на самое страшное дно опускались, куда даже демонам вход заказан! Но они, наши настоящие писатели, чем ниже спускались, тем больше света с собой несли; если не любви, то сострадания, если не сострадания, то отвращения и отвержения; чтобы, во мрак окунувшись, снова к свету взлететь… Эти же нынешние смердящие без всякого света в клоаку влезают и всю грязь, всю гниль и зловоние человеческое тянут наверх, чтобы и нас окунуть, вымазать, белый наш свет черным сделать, веру в безверие, надежду в уныние, любовь в разврат и растление превратить. Для них главное – отыскать какую-нибудь человеческую святыню, какое-нибудь безусловное правило поведения, какую-нибудь радостную надежду и эту святыню опошлить и осквернить, правило свински нарушить, надежду попрать и изнасиловать.
– Надежду изнасиловать – это гениально! – не удержался Ведущий.
– Вот, вот, гениально! – в тон ему воскликнул Профессор. – Они, эти смердящие, себя действительно гениями считают. Видимо за то, что демоны убоялись, а они, гении, осмелились и нарыли. И ваше телевидение их в этом поддерживает, гениев из них делает! Ведь ежели…
– Погодите с телевидением! – перебил Трулль. – Я хочу сначала вычислить, кого вы теперь имеете в виду… Не Скуратова ли?
– Ну вот! – сокрушенно вздохнул Профессор. – Еще одну нашу литературную звезду обидели, лауреата множества премий, в том числе иностранных! Как вам не стыдно, господин ведущий! Непатриотично себя ведете!
Трулль засмеялся.
Профессор же грустно подытожил:
– Но называть этих троллей русскими писателями – вы уж меня увольте! Как недавно высказался один весьма неглупый человек и, между прочим, тоже писатель, то, что сейчас пишется прозой на русском языке, нельзя именовать русской литературой. В интересах самой русской литературы, нашего величайшего культурного достояния. К русской литературе современные российские писатели имеют не большее отношение, чем чешские или хорватские. Русская литература есть некий проект, который ныне закрыт.
– Я могу объяснить, – вдруг заговорил Митя: – Дело писателя не отвечать на вопросы, а их задавать. Так Чехов считал. Современные писатели этого не делают. И не потому, что они не хотят или бездарны. А просто потому, что для них не осталось вопросов. Их задали в Золотом веке и немножко – в Серебряном. Поэтому они сами придумывают вопросы и сами же на них отвечают. Вместо того, чтобы читателю дать ответить. Ведь чем глубже вопрос, тем больше у него должно быть ответов. А великий вопрос вообще ответа иметь не должен.
И снова Профессор озадаченно покосился на Трулля, а тот покачал головой и, лукаво улыбнувшись, спросил:
– А театра, современного театра у нас теперь тоже нет?
Профессор попытался так же лукаво ему улыбнуться, но какой-то хищной получилась у него улыбка.
– Ну что вы, молодой человек! Театр у нас замечательный! У нас есть много талантливых актеров. Но им, к сожалению, редко дают играть на сцене людей, а заставляют превращаться в цирковых животных… Наши замечательные режиссеры находят все более смелые и новаторские постановочные решения. Ну, скажем, ставят на сцену «Бесов» Достоевского. Что мы читаем в эпиграфе к этому роману? «Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них»? Ну так, смотрите! – совершенно гениальная находка! – пусть актеры свинячат и хрюкают на сцене три, а лучше пять часов подряд. Никто так глубоко и так пронзительно – любимое их словечко – не проникал в самую суть Достоевского и всей «достоевщины»!.. Или зачем мучиться с таинственно-неуловимым Чеховыми? Не проще ли, не оригинальнее ли, например, раздеть до нога трех сестер и тем самым выразить одну, но очень кассовую мысль об их незащищенности? А если вместе с ними и офицеров раздеть, то еще кассовее нарисуется!.. И ведь, обратите внимание, эти бесы от театра, обратившись в свиней, главным образом на нашу великую классику накинулись, ее обгладывают, хрюкают, чавкают… Когда-то Мейерхольд в своем модернистском абстяге галлюцинировал об упразднении института театра: дескать, спектаклей не будет, актеров не будет. Большевики – как бы их сейчас ни ругали, надо отдать им должное – на некоторое время задержали этот развал… А ныне – пожалуйте бриться, вот мой пароход! Честное слово, не удивлюсь, если в ближайшее время возникнет еще более современный театр, в котором актеры будут лишь модераторами, или серверами, или не знаю, как это там у вас называется. А зритель будет кликать, лайкать, попрет на сцену и там станет фоткаться, твиттерить, фейсбукничать, инстаграммить, утверждая уже абсолютную и беспредельную вожделенную интерактивность!
Профессор схватил рюмку, поднес ее почти к самым губам, но тотчас поставил на место и чуть ли не в восхищении воскликнул:
– А наша замечательная эстрада!.. Тут уж, дорогие мои, даже не свинство. Свиньи все-таки млекопитающие, братья наши меньшие. На нашей же эстраде – птицы какие-то. Павлины, панимашь! Лиц среди перьев не видно, а они еще серафимами возносятся над сценой и над публикой… В лучшем случае говорю – птицы: разные, как правило, безголосые пеликаны, удоды, турухтаны. А в худшем – какие-то корчащиеся на сцене чешуйчатые то ли ящерицы, то ли змеи, то ли тритоны. И вокруг них девки извиваются, будто разноцветные водоросли, задами виляют. Тут уж действительно попа-культура, вакх-аналия. Не к столу будет сказано!.. А вы всю эту содомогоморру показываете по главным каналам. В прайм-тайм! В праздники – с утра и до вечера!
