Все это случилось в том году, когда в далекой Ирландии викинги из разных земель объединились под властью Олава Хвитти. Но об этом пусть другие саги рассказывают.
Глава девятая
«Братва», или «Гидра»
– Представьте себе, глубокоуважаемый Александр Николаевич, – начал Профессор, – я сам долго думал над тем, как мне по-русски обозвать то, что у нас проживает в следующей комнате и что по-научному можно назвать властной культурой или властной составляющей российского государства. Чаще всего в политической науке используется термин «номенклатура». Но мне этот термин всегда казался неточным. «Номенклатура» – латинское, римское слово. А я никогда не считал Россию ни Третьим, ни вообще каким-либо Римом. Рим – это прежде всего законы. Но какие законы могут быть в России, когда наши конституции выглядят как бабочки-однодневки? Сколько их разных было? Пять или шесть… И потому – да простят меня старец Филофей и государь Василий Третий Иоаннович – я, добросовестный историк, вынужден заявить, что, если так уж хочется сравнивать, то мы не Рим, а скорее Вавилон, Третий, а точнее – Пятый: после Византии и двух империй, сельджуков и османов. И коль скоро, размышлял я, мы Вавилон, а не Рим, то почему бы нам не использовать термин «сатрапия» или «сатрапы»? Наши региональные начальники, так сказать, власти по горизонтали, чем не сатрапы? С одной стороны, что хочу, то и ворочу у себя в уделе-губернии, а с другой – трепетные слуги царя царей или падишаха-султана. И такие же сатрапы по вертикали – министры или главы приказов. Вроде все сходится и более национально выглядит, чем римские магистраты. Но… Обдумав эту модель, я пришел к выводу, что в понятие «сатрапы» не вписываются наши почти бесчисленные стольники, сокольники, спальники, дьяки и подьячие, которые в большинстве своем явно не сатрапы, но перед некоторыми из которых властительные сатрапы иногда в три погибели согнутся и челом бить начнут.
Профессор попытался отхлебнуть из фужера, но тот был пуст. Это обстоятельство, однако, нисколько не обескуражило Сенявина, и он с прежним увлечением продолжал:
– Термин «бояре» мне тоже не подошел, чтобы разом охватить жителей властной комнаты от Рюрика… до Ельцина. И вот, когда перед моим внутренним взором мелькнула вдруг эта комбинация – «Рюрик – Ельцин», – меня как пронзило… Сейчас это модное словечко, которое вставляют куда ни попадя… Но меня действительно пронзила мысль: «братва» – вот слово, которое я ищу! «Братва» и «пахан». «Братва» и «хозяин». По-моему, весьма национально звучит, от Гостомысла и до наших «лихих девяностых». «Рюрик и его братва». Тем паче что двое из них, по легенде, ему братьями были. А опричники Грозного – не братва разве? А петровские меншиковы, брюсы, боуры, шафировы, ягужинские?! Екатерининские фавориты – одни братья Орловы чего стоят!.. Дальше, правда, не очень созвучно. Я имею в виду императоров Александров и Николаев. Разные сперанские, нессельроде, горчаковы, дубельты с бенкендорфами вроде не вписываются в найденную нами номинацию. Но ежели очень хочется, всегда можно вспомнить таких «смотрящих», как Аракчеев, или фраеров типа Распутина. Всего лишь столетие пережить. А дальше от Кремля до Соловков, от Москвы до Колымы почти через весь век – братва и гулаг!
Профессор пытался было снова пригубить из пустого бокала, но вовремя спохватился, подальше отставил от себя тюльпанчик и продолжал:
– Не так важно, друзья мои, как мы с вами определим это многоголовое чудовище, эту бессмертную Гидру, которая с древних времен поселилась у нас в пятой комнате; это если с самого низа считать. Важно честно признаться себе, что она-то и есть наша настоящая власть, наш истинный царь и всесильный правитель. Как в ангельских чинах Псевдо-Дионисия есть некие безликие «Власти», которые выше и ангелов, и архангелов, так эти наши русские Власти, тоже безликие, но миллионноголовые – у нас сейчас насчитали, кажется, три миллиона чиновников, – эта Гидра испокон веков управляла страной, подчиняя себе различных правительствующих ангелочков, то есть наших великих князей, государей и императоров. Они лишь правительствовали, а на самом деле иногда шагу не смели ступить без одобрения, без благословения своей «братвы»… Как мне представляется, мы эту заразу подцепили из Византии. У них, у византийцев, считалось, что басилей-император слишком велик и священен, чтобы самому передвигаться, и его с двух сторон надо поддерживать под локотки и как бы выносить к народу. Вот и поддерживали ежедневно, ежечасно, один человек – слева, другой – справа. Стоит ли объяснять, что эти двое, так сказать, «поддерживателей» быстро становились буквально самыми близкими людьми к басилею? Тем паче, если они его не только поддерживали при торжественных выходах, но провожали в опочивальню, раздевали, ложились неподалеку! Стоит ли говорить, что он, император, Великий и Священный, от них, «подлокоточников», и от сотен других, которые его постоянно и неминуемо окружали, начинал зависеть почти так же, как золотой крест, усыпанный брильянтами, сапфирами и изумрудами, зависит от тех, кто его несет в крестном ходе, несет лишь туда, куда ему положено и, главное, разрешено?!
– Впрочем, – продолжал Андрей Владимирович, – в истории нашего отечества я знаю трех правителей, которые попытались освободиться от своих царственных костылей или помочей. Первым был Иван Грозный. В детстве своем наглядевшись на кровавые разборки боярской братвы и познавший им цену, он, как только набрался сил, отважился «перебрать людишек»: бросил «малину»-Москву, забрав, однако, «общак», переселился в Александровскую слободу, на место бояр поставил опричников и велел им рвать и мести со двора окружавшую его «шерсть»… На воровском жаргоне «шерстью» называют бывших авторитетов, разжалованных за провинности… И действительно Хозяином стал Земли Русской!.. Но лишь на время, господа хорошие, лишь на несколько лет! Ибо весьма скоро Грозный обнаружил, что его опричные чистильщики, круто разделавшись с боярской братвой, встали на ее место и еще круче вцепились в хозяина, под локотки подталкивая, на ушко обманывая и натравливая, за спиной государевой своевольничая. Зело закручинился государь Иоанн Васильевич и порешил этим новоявленным отморозкам черную метку предъявить и вослед боярской шерсти отправить. А на их место новую, так называемую Вторую опричнину учредил. И снова стал хозяйничать… Но вскорости умер. И некоторые историки полагают, что новая братва ему самому черную метку отправила, справедливо опасаясь, как бы грозный царь-батюшка снова не закручинился и ее, честную братву, Власть Русскую, тоже в шерсть не отправил. Дескать, спи спокойно, любимый хозяин, а мы, твои верные псы, твое дело продолжим…
– Вторым был Петр Первый Романов. В детстве тоже хлебнул по самое не горюй. Как говорится, у параши не лег, но и у окна не сидел. А потому еще в юные годы прикинулся эдаким фраерком-игрунком: я, дескать, в ваши взрослые дела не лезу, со своими шнырями-недорослями играюсь в потешные полки, в ледяные фортеции, в кораблики-ботики. Так якобы придурью своей, а на самом деле хитрым и расчетливым прикидом всем глаза отвел и сердца успокоил. И когда вдруг обнаружили, что Петичка со своей потешной братвой вот-вот не по-детски власть к рукам приберет, то, как у вас говорится, поздняк было метаться… Он, Петр Алексеевич, уже тогда великий, придя к власти, своих замашек не бросил: ерничал и шутействовал чуть ли не до конца правления. Боярам во время прописки – знаете, что такое «прописка» на зоне? – боярам стриг бороды, что для этих гордых «положенцев» и «смотрящих» значило почти то же самое, что быть «опущенными». Своим новым браткам, виноват, «птенцам гнезда Петрова», он долго морочил головы: я, дескать, лишь бомбардир Петр Михайлов, а фельдмаршалом у меня Борис Петрович Шереметев; князем-кесарем надо мной, преданным слугой Отечества, – Федор Юрьевич Ромодановский!.. Он этим Ромодановским даже шведам голову заморочил. Когда после Полтавской битвы шведов во главе с их фельдмаршалом Реншильдом пригнали в Москву, пленные оторопели, увидев, что на троне восседает какой-то другой господин, а тот, которого они за русского царя считали, кланяется ему в пояс, докладывает об одержанной виктории и получает в награду звание контр-адмирала!.. Невдомек было наивным иноземцам, что в нашей России, которую, как сказано, умом не понять и общим аршином, тем более шведским, ни за что не измерить, в веселой нашей стране, ежели ты на полном серьезе предъявишь себя хозяином, так сразу же вцепятся и поволокут… А в этого шутника как ты вцепишься? У него обе руки заняты плотницкой, или слесарной, или какой-то иной работой. Как ты его свяжешь и вознесешь над толпой, когда он все время в гуще народа: зубы рвет, детей крестит, свадьбы играет? Одно слово – «мин херц»!.. Однако, дорогие друзья, живу я на Васильевском острове, на Второй линии, и мне грех не знать, что линии эти задумывались главным мин херцем как каналы наподобие амстердамских. Но другой мин херц, Сашка Меншиков, которому рытье этих каналов было поручено, так рьяно позаимствовал из общака, то есть грабанул из казны, что вместо каналов узкие канавки получились, и их пришлось засыпать… Как честный историк я вынужден признать, что прежней, допетровской, боярской братве и не снилось воровать так, как позволяли себе новые, потешные, дворянские авторитеты. И Великий Шутник ничего с этим поделать не мог, как ни старался, как ни наказывал и не казнил. И стоило ему, Петру Алексеевичу, предстать перед Богом, как сразу же к власти пришла Ее Императорское Величество Братва…
