– Вы только меня напоили этим чаем? – спрашивал Митя.
– Я потому тебе, Аркадич, это рассказываю, что парень, который выглядывал из-за сторожки, как раз и есть тот, которого якобы молния убила.
– Зря вы меня пугаете. Я уже давно ничего не боюсь.
– Я не пугаю. Я, это самое, удивляюсь… Странно, что тебе заявляются только хапу. Мы их называем «шатунами». Они на этой стороне шатаются. Поэтому им все равно – открыта Граница или закрыта… На кой ляд они тебе?.. А настоящих вака ты только слышишь, но не видишь.
– Кто такие вака?
– Не знаю, как перевести. Они переходят через Границу, когда она открывается… И ты о них постоянно думаешь.
Митя хотел что-то сказать, но закашлялся.
– Пойдем в дом. Раз ты видишь туман, тебе может быть сыро, – сказал Драйвер и повлек Сокольцева в дом.
В зале Драйвер спросил:
– Ты и меня не признал, Аркадич?
Митя принялся ощупывать взглядом лицо Петровича.
– Не сразу. Когда во время рыбалки заговорили о богах, я подумал: вы шутите. Когда стали предсказывать, на какую удочку клюнет, я решил: ну, всякие люди бывают на свете… Но у Рисунка я догадался: это – метка… Я только не понял: для кого.
– Для всех. Но только ты, Аркадич, догадался, что это ыыпу, – сказал Драйвер. И Мите показалось, что зрачки у Петровича стали расширяться, вытесняя желтую радужную оболочку.
– И вы тоже поняли, – тихо произнес Митя.
– Я заранее знал. Я – усепп. Перевозчик я.
Глаза у Петровича теперь состояли из одних зрачков и белков.
– Вы мне расскажете о Границе? – почти прошептал Митя и отвернулся от карела.
– Расскажу, когда ты перестанешь мне выкать.
– Я со всеми так разговариваю.
– Со мной ты тогда был на «ты».
– Я, наверное, со всеми так разговаривал… тогда…
– Хювэ юотэ, – сказал Петрович.
– Не понимаю, – сказал Митя.
– Я говорю: «спокойной ночи», Аркадич, – пояснил Драйвер, часто захлопал белесыми ресницами и растянул в улыбке безгубый рот. Глаза у него снова стали обыкновенными и уже не желтыми – зеленоватыми.
