— Нам никто не сказал, — промолвила Этейн. — Простите. Я не могу говорить от имени Республики, но мы сделаем все, чтобы уговор был соблюден.
— Не забудь, — сказала Джинарт и кивнула в сторону коммандос своей изящной черной головой. — Как и твои юные друзья, мы немногочисленны, но можем причинить огромный ущерб.
Этейн только и могла, что кивнуть в ответ. По крайней мере, Джинарт была предельно честной. Возможно, эти телепаты, лишенные возможности скрывать мысли друг от друга, по-другому просто не умели. Гурланинка воззрилась на нее немигающими оранжевыми глазами, и впервые Этейн увидела торчащие над нижней губой четыре клыка с раздвоенными концами.
— Я помечу лагерь своим запахом, — сухо сказала Джинарт. — Гданы вас сегодня не потревожат.
Она выскользнула из укрытия и слилась с землей, оставив позади себя лишь шелест травы и кустов.
— Ладно, поглядим, на что способен Гута-Ней, — сказал Девятый. — Если к завтрашнему полудню не увидим никакого движения в сторону виллы, все равно начнем, а это значит разделить отделение и попытаться уничтожить обе группы дроидов. Очень хотелось бы обойтись без этого.
— Вечер обещает быть томным, — изрек Пятый. — Ужин готов!
Дальше начался сложный спектакль, который — что самое странное — не требовал никаких репетиций. Гута-Ней ни о чем не спрашивал: Этейн начинала видеть в нем жестокого уродливого ребенка, не способного ни понять чувства других, ни контролировать свои собственные. Они сидели кружком, ели мерлятину, потушенную с сушеной куварой, и напоминали друг другу, что надо оставить что-то «другому отделению», которое скоро появится. Приглушенными голосами они обсуждали план нападения на «ту виллу». Если это и была игра в дезинформацию, то очень бесхитростная.
Но все равно Этейн не испытывала никакой гордости за свою уловку, когда перерезала веревки на руках виквая — как бы по доброте душевной, чтобы он мог поесть. В действительности же она тем самым посылала его на смерть. Немного утешала лишь мысль о том, что, как только стемнеет и Гута-Ней увидит, что все отвернулись от него и заняты своими делами, он попытается сбежать, оправдав характеристику Джинарт, назвавшей его мерзавцем.
И все-таки решение далось нелегко.
Пятый и Дарман, судя по их позам, спали. Из-за шлемов было не разобрать, но оба сидели, прислонившись к дереву, уткнувшись подбородками в нагрудные пластины и сложив руки на винтовках. Этейн не сомневалась: стоит ей подойти ближе, как они вмиг проснутся и вскочат на ноги.
Она поглядела вверх. Девятый сторожил с дерева, умостившись на развилке ветвей и свесив одну ногу. Время от времени он куда-то смотрел через прицел винтовки.
— Как далеко он видит? — спросила девушка.
Атин, который сидел со скрещенными ногами в окружении проводов и детонаторов, поднял глаза. Он снял секцию брони, защищавшую спину, и складывал на нее детали.
— В прямой видимости? До тридцати километров при хорошей погоде. Удаленно через корабельную систему? На сколько угодно, комм… простите, Этейн. — Он указал на свою винтовку и продолжил упаковывать в зонд туго смотанные черно-белые ленты взрывчатки. — Посмотрите через «дисишку». Она на предохранителе, но ничего не нажимайте.
Этейн приложила винтовку к плечу. Она была намного легче, чем казалось со стороны, и изображение в прицеле выглядело поразительно ярким, несмотря на угасающий свет дня. Было трудно абстрагироваться от дисплея, который накладывался на поле зрения, суживая его и концентрируя внимание на цели.
— И точно так же видно через визор?
— Примерно.
— Можно, я надену шлем? Хочу знать, как там внутри.
Атин с сомнением поглядел на нее и пожал плечами:
— Без брони вы всех данных не увидите, но хватит и этого. Снаряга первоклассная. Ее специально усовершенствовали под эту операцию.
Этейн взяла шлем и подержала над головой, словно на странной церемонии коронации. Когда она опустила его на голову, от ощущения тесноты и удушающего жара ей чуть не стало дурно, но девушка заставила себя терпеть.
— Жарко, — сказала она.
— Когда костюм загерметизирован, то нормально, — ответил Атин. Он поднялся на ноги и навис в поле зрения. — Видите красный огонек в верхнем углу?
— М-м.
— Посмотрите на него и быстро моргните два раза.
Этейн повиновалась. И тут же на нее обрушился хаос. Повсюду вокруг она видела буйство линий, цифр и мигающих символов. Сквозь мельтешение пробивался нормальный мир, но все эти данные, танцующие перед глазами, ошеломляли и сбивали с толку.
— Это ВИД, — объяснил Атин. — Внутришлемный информационный дисплей. Реально спасает жизнь. Буквально глаза на затылке.
— Сильно отвлекает. Как вы во всем этом разбираетесь?
— Привыкаешь быстро. Мы пользуемся этими системами всю жизнь. Можно отфильтровывать лишнюю информацию, примерно как когда слушаешь чей-то разговор в толпе.
Этейн сняла шлем и вдохнула холодный ночной воздух.
— И вы можете переговариваться так, что со стороны не слышно ни звука?
— Да, а на некоторых каналах даже командование нас не слышит. Не думаю, что обычным солдатам это доступно, но мы другие.
— Отдельная специализированная подготовка?
— Их с самого начала натаскивали иначе, они послушнее нас. А мы послушнее ЭРКов. Те вообще практически неизмененный Джанго.
Он говорил о себе как о каком-то товаре. Этейн стало не по себе: да, эти молодые люди были необычными, потому что внешне имели идентичный вид, но каждый из них был индивидуумом, а не каким-то экзотическим вазоном или сортом злака. Этейн понимала, что Республика переживала тяжелое время. Просто она не могла не задуматься о том, каким еще отчаянным мерам это послужит оправданием. Почему-то поступать так с людьми казалось преступлением перед Силой, даже если сами они к этому относились удивительно легко.
Этейн вернула шлем:
— Мы вас используем, не так ли, Атин? Всех вас.
— У нас, солдат, жизнь не сахар. — Он возился с куском провода, явно смутившись и хмуря лоб с показной сосредоточенностью. Свежий шрам от щеки до подбородка производил еще более сильное впечатление оттого, что красовался на молодой коже, а не на суровом, морщинистом лице ветерана, прожившего долгую жизнь. — Но я люблю свою работу. Чем мне еще заниматься?
Вопрос был мучительно справедливый. Что будут все они делать, уволившись из рядов Великой армии? Этейн инстинктивно сжала его руку, но пальцы сомкнулись вокруг пластоидно-металлической брони.
— Я знаю, что ты перенес, — сказала девушка и сосредоточилась. Это была ювелирная работа: повлиять ровно настолько, чтобы он сам осознал логичный и справедливый довод, но не глумиться над его вполне объяснимым горем. — Ты не виноват в том, что случилось с твоими братьями. Ты хороший солдат. Просто бывает так, что шансов никаких.
