«Здравствуйте, уважаемый господин — доктор медицинских наук! — начиналось письмо. — Это Вам пишет Ваша родственница, может, помните мою маму…, мою бабушку, может, помните, их звали…! Мы жили в Бердичеве, бывали часто у Вас в гостях и Вы у нас. Я знала Вашу маму, папу, бабушку, брата. Вы в 1967 году уехали с братом в Среднюю Азию. Прочла о Вас в газете и решила написать… Вот мой телефон, если сможете, позвоните. Пожалуйста, извините за беспокойство! Мира». «Ты её знаешь?» — поняла по моему лицу жена. «Ещё бы! Кто не знает Миру “лапшу” — “локш” на идиш, как её моя мама называла за длинный рост и громкий смех! Но почему она в таком тоне обращается?! Хотя понял, последние её слова — напутствие перед нашим с братом отъездом в Душанбе были: — Вы очень гордые и слишком высокого мнения о себе! — вспомнил я, и продолжил: — Когда мать психически заболела, а мы с папой и с братом оправдывались, что не бандиты, как моя мать нас представляла, а мы упорно в этом “не признавались” и “не покаялись” — это дало ей основание для такого не умного — умозаключения!».
«Здравствуй, Мира, — тут же набрал я телефонный номер, — это я, который ничего не помнит! Всё забыл — еврей, не помнящий родства, в люди выбился! Хочу проверить свою память: тебя звали Мира, чуть было “локш” не сказал…». «Ой, как я вам благодарна, что позвонили! — всплакнула семидесятилетняя Мира. — Так это, действительно, вы! Вас в газете узнал мой муж». — «Можешь на “ты” называть меня, Мира».
«Ну вот, я и понял для чего здесь Абаев Дадаш!». «Ага, он здесь, чтобы собрать вашу родню!» — поняла и жена.
«Подождите, я мигом!» — оттолкнув больного, ворвался перепуганный Дадаш, как будто услышав, что о нём говорят. По его бледному лицу было видно: «наших бьют». — «У вас есть картонные коробки, мне надо вещи собрать, меня уволили». — «Как уволили?!». — «Только что, мне об этом сообщили Кокиш и Клизман. Они обе пришли ко мне в моё бюро и сообщили…».
«Вы что, уволили Абаева?» — пошёл я к Кокиш выяснять причину. «Да, извините, это не я решила, это Шнауцер решил, а я взяла с собой Клизман. Одной было неудобно, ему это сообщить и жалко его было. Но Клизман и Бомбах этому очень рады, это они настроили Шнауцера — они расисты! Я сейчас здесь ничего не решаю, Шнауцер меня власти лишил». «Я вам помогу её вернуть!» — заверил я Кокиш. — «Нет, он мне никогда не простит».
«Ну, что я вам говорила! — не могла нарадоваться Мина, присоединившись ко мне на моём обратном пути в кабинет и даже раньше меня проскочив в него! — Вы ходили к Кокиш просить за Абаева, да?». «А почему бы, нет!» — возмутилась жена. «Да нет, я не против, мог бы дурак работать, — согласилась Мина. — А он только переполошил всю клинику, ну ладно потом заскочу».
«Я завожу больного?» — предложила жена. — «Давай заводи, пойду сегодня на конференцию. Так, кто там к нам?». — «Талантливая фрау Мауэр». — «Не заводи, пока я столик не поставлю! А вот здесь и кресло!». «Зачем?! — возмутилась жена. — И так пройти негде!». — «Вот это я и хочу, чтобы она не прошла ко мне, к моему столу, а пусть сразу на кушетку! Столик — это не столик! Это “надолба”! Кресло — это тоже не кресло — это “противотанковый ёж”!». «Что это за “надолбы, ежи”?!» — пробурчала недовольно жена, не знающая военной терминологии Великой Отечественной. — «Немцев останавливать — фрау Мауэр, которая, как танк прёт на меня, как пчела на мёд! Эти лунатики очень верят гипнотизёру и идут на него, как бабочки на свет! Давай, теперь впускай Мауэр!». Мауэр влетела, как и предсказывал, сломя голову, и сразу ко мне, к столу! В руках она держала очередной рисунок предыдущего сеанса гипноза! Изобразила то, что видела!
«Вот, доктор, смотрите, что я нарисовала!» — пёрла, как танк, пятидесятилетняя учительница. Но я рассчитал всё точно! Вначале Мауэр споткнулась об «ежа» — кресло, а затем задержалась у «надолбы» — столика, и пока замешкалась, я сам подскочил к ней, взял рисунок и положил его на столик. На рисунке тридцатилетняя красавица собирала цветы! Похвалив «талантливую» Мауэр, указал ей на кушетку: «Ложитесь, фрау Мауэр!». Мауэр тотчас закатила глазки и приоткрыла рот, вернее не закрыла — точь-в-точь, как в морге! Ну и картинка! Вот это гипноз — «турбо», как говорят немцы! «Я доктор летала вместе с вами! Вы были ангел, сейчас расскажу!» — глаза у Мауэр после пробуждения радостно сверкали. — «Лучше нарисуйте и в следующий раз принесёте». «Хорошо, спасибо!» — выскочила из кабинета фрау Мауэр, забыв тапочки, очки и часы.
«Всё, побежал на конференцию!». «Выпей воды!» — посоветовала жена. Там Бомбах уже демонстрировал рекламный проспект про специалиста китайской медицины Шибли. «Доктор Шибли будет у нас заниматься сексуальными нарушениями!» — объявила мне злорадно Клизман, скривив ротик и перекосив глазки. «С кем?» — наивно осведомился я. «С больными», — не поняв меня, буркнул Шибли. «Чему же вы будете их учить?» — обратился я к Шибли. Шибли недоумённо уставился на меня. «Есть же гетеросексуальные нарушения и есть, наверное, и гомосексуальные нарушения?» — пояснил я свою озабоченность. «Это не имеет никакого значения!» — парировал Шибли. «Он будет ещё и китайскими травами лечить! — вступилась Клизман за Шибли, и добавила: — Херр Шнауцер ему два самовара купил! Будет для больных травяной чай заваривать!». «Давайте, я лучше расскажу, что у меня сегодня на терапии было!» — влезла танцорка со своими успехами. «Давайте», — раздражённо поддержал её Бомбах.
«Доктор, зайдите, если время есть! — натолкнулся я после конференции в коридоре на “скромного” Шнауцера. — Что будете пить, минеральную воду или кофе?» — решил зачем-то меня задобрить Шнауцер. — «Лучше водку!». — «Ну как вам, доктор Шибли?». — «Я же гетеросексуал, херр Шнауцер!». «Да нет, я не об этом, — пояснил Шнауцер, — Бомбах хочет, чтобы он сексуальными нарушениями у нас занялся. Я ему сказал, что только с вашего разрешения! Вы же знаете, доктор, что я всегда на вашей стороне!». — «Знаю, поэтому и проспекты для Шибли отпечатали без того, чтобы меня спросить и посоветоваться!». «Да, это Бомбах ошибку совершил! — согласился Шнауцер притворно возмущённо. — Он у меня за это получит, но сама идея, как?! Нравится, доктор?! Я всегда хотел расширить ваше отделение! Все и так вами довольны! А сейчас будет ещё лучше! Вы же не занимаетесь сексуальными нарушениями». — «Нет, я гетеросексуал». — «Ну ладно, доктор, у нас в Германии это не имеет значения».
«Ну тогда пусть объясняет больным, что половой орган надо искать сзади! И геморрой не мешает до этого подлечить!» — согласился я. «Вы думаете, он плохой специалист?» — задумался на миг Шнауцер. «Почему же, в этом деле он преуспеет», — успокоил я Шнауцера. «Ладно, посмотрим, если что, выгоню его! — успокоил Шнауцер. — А вот Абаева я выгнал! Не хочу, чтобы у меня здесь было русское отделение!». — «Ну да, — согласился я, — лучше гомосексуальное».
«Что вам сказал господин Шнауцер?» — раньше меня в мой кабинет проскочила Мина. «Больные ждут», — попыталась затормозить её жена. «Я мигом! Ухожу! — заверила Мина. — Меня просто интересует, что Шнауцер хотел? Знаете, его можно как-то понять, он ведь больше денег хочет, а Шибли очень милый человек, здесь же Запад! Они так воспитаны. Балтус, например, мне сказал, что у каждого из нас есть две половинки — одна женская, другая мужская. Но и вы всё очень правильно сказали на конференции. Ой, как интересно, что дальше будет?! Ну ладно, побегу, потом заскочу».
