Глава 7
А куда больные подевались?!
«Алле, а мне можно к вам? Я заскочу!» — позвонила Мина сразу же после окончания конференции. «Ну что, как у вас дела? А что слышно? А что говорили на конференции?». — «Вас хвалили». «Да?!» — засмеялась Барсук. — «А кто?». — «Все». — «Да? Ой, как интересно! И что сказали?». — «Что вы очень хорошая». — «Знай наших! — рассмеялась Мина. — А почему меня хвалили?». — «Потому что Люлинг ругали». «Ой, она ужасная! И больные её тоже не любят! Я у всех, кого не спрашиваю — все её терпеть не могут, кого бы я ни спросила! Я список даже составила таких больных! А меня очень жалеют за то, что она так унижает меня перед больными! Как будто я ученица, а она профессорша!». «Но вы же, действительно, у неё ученица», — не удержалась моя жена. «Ой, можно подумать! Кто она такая?! Профессорша! Если бы я училась в Америке, то тоже знала бы не меньше! Я бы вот больным, например, назначала бы наши мази советские, они бы скорее помогли! А при ячмене лучшее средство настойка чая и плюнуть в глаз хорошо помогает, а она смеётся! Вот только, чтобы характеристику дала!». «Дегенрат обещал из неё её вышибить», — обрадовал я Мину. — «Да? Вот молодец и, кстати, очень умный и хороший мужик! Правда?». «Немножко есть», — сказал я. «Конечно, было бы хорошо здесь остаться работать, в праксисе не смогу, т. к. я операции не умею делать, а она это умеет. Что да, то да, ничего не могу сказать, хорошо оперирует. Ну, оставят, так оставят! Мне знаете, как-то всё равно и всё надоело, будь что будет! Ну ладно, спасибо за поддержку, потом как-нибудь забегу. Моя Люляшка уже, наверное, пришла».
«Вот уже три месяца, как нет главврача, — сообщила на конференции Кокиш, — а больных не то, чтобы больше стало — меньше стало! У нас сейчас 35 больных, а было 45, такого никогда не было! В чём дело, куда больные подевались?!» — поставила Кокиш вопрос в пространство. «Я вам объясню, — засуетился Дегенрат, — надо делать рекламу! Без рекламы ничего не будет! Я считаю, что нерационально используюсь в клинике! Я, конечно, с удовольствием веду больных, но клинике нельзя использовать меня, вот так — нерационально! Нельзя упускать возможности больных приобретать! У меня везде куча знакомых врачей, больных! Мне нужно реже бывать в клинике, а больше вне нее — общаться с врачами! И я гарантирую, что за месяц-другой, так заполню клинику, завалю больными, что девать некуда будет!». «Проблема не в том, что больные не приходят! — сказала Кокиш. — Их за эти три месяца пришло больше, чем обычно! Сейчас у нас в Verwaltung (администрации), новая работница появилась фрау Сила, которая активно достаёт больных». «А, — это та огромная с два мешка! — понял я. — Вместо кого бы это её, неужели вместо фрау Шлотке? Это же её задача, кроме шпионить, была! Это же её обязанность больных добывать!». «Проблема в том, — подвела итог своего “научного” исследования Кокиш, — что больные покидают клинику досрочно! В чём дело? А, доктор?» — обратилась ко мне Кокиш.
«Зайдите ко мне, доктор, — грустно попросил Шнауцер, завидев меня в вестибюле. — Как дела? Как здоровье, докторэ? Будет глаз видеть? Нет! Жалко, ну ничего, вы хорошо выглядите и, по-моему, похудели даже. Силке, принеси мне и доктору кофе! Как будете пить, доктор, со сливками и сахаром или без?». — «И с тем, и с тем!». — «Силке, налей доктору! Берите, вот вам кофе! Вот вам сливки, вот вам сахар!». «Вот вам штапель! Вот вам тюль! Вот вам яйца! Вот вам х*й!» — как всегда в таких случаях, пришла мне в голову глупость, и опять из раннего детства! «Слушайте, доктор, вы умный человек и я вас очень ценю! Куда больные делись? Главного врача Зауэра и его многих друзей нет, но и больных нет! Более того, их стало меньше, чем было! Может спортсмен Хагелюкен или музыкантша Отремба, или эта новая танцовщица фрау Шлуп саботируют?!» — раздав «штапель и тюль», спросил Шнауцер. Прежняя танцовщица Роллике привела, эту новую, танцовщицу Шлуп, конечно, такую, чтобы жалели об её уходе. Шлуп отличалась фигурой «парнишки» 45-ти лет, с маленькой головкой, но большим апломбом: не говорила, а изрекала, и только Дегенрат мог её зашибить. «Знаешь, Силке, — не дожидаясь моего ответа, сказал Шнауцер, — точно, это танцовщица виновата! Пейте, доктор! А, Силке?! Позови-ка мне эту танцовщицу!».
«Дорогие друзья, мы собрались сегодня все, чтобы проводить нашу самую лучшую танцовщицу Германии! — начал Шнауцер свою очередную заупокойную речь в конференц-зале по поводу “кончины” танцовщицы. — Прошло всего три месяца, как мы проводили доктора Зауэра, и вот теперь новая потеря! Я тогда, на проводах доктора Зауэра, помните, сказал, что нас ждут новые проводы, расставания! Очень жаль, но надо уметь вовремя расставаться со старым, чтобы строить новое, прогрессивное! Да и кто-то из вас предвидел и пошутил, назвав нашу клинику историей про “Десять негритят”! Но я вам честно говорю, в этот раз мне очень жаль, что мы расстаёмся! Но она заверила, что мы расстаёмся друзьями, и она останется для нас навсегда, как супервизор! Она нам даже, свою преемницу порекомендовала — фрау Бомбик, если не ошибаюсь, её фамилия. Надеюсь, что Бомбик будет ещё лучше работать, чем фрау Шлуп! Ну вот, видите, она растрогалась и даже плачет! У нас очень хорошая клиника, и теперь с новым руководством, руководящими врачами и, прежде всего, доктором Дегенратом, да и Клизман, и он…, — указал Шнауцер и на меня, — я спокоен, как никогда! Никогда у нас не было такой сильной, хорошей команды! А теперь, в знак нашего большого уважения к танцовщице Шлуп — этот маленький букетик ей! Заодно вот ещё один букет нашей уборщице — у неё день рождения сегодня! Поздравляю и желаю, чтобы у нас было чище, чем сейчас!». Букет приняла и радостная уборщица фрау Штибле, толстая 42-х лет словенка, знающая всё, что делается в клинике и даже больше. Её тележка с тряпками и мётлами всегда стояла посередине вестибюля, все об неё спотыкались, но зато видели, что словенка постоянно, как пчёлка, в труде, не она, конечно, а её тележка! Социалистический опыт ей пригодился, создавать видимость «кипучей деятельности»! «Боюсь, друзья, что и это не последние проводы, расставания!» — заверил Щнауцер и по-доброму оскалил вставные челюсти. А уцелевшие психолог Зибенкотен, музыкантша Отремба и спортсмен Хагелюкен одновременно втянули головы в плечи. Они были всё, что осталось от германского «революционного» движения 21-го столетия. «Ещё рад, друзья, вам объявить, что для усиления нашей команды в понедельник приходит профессор Эркенс, который будет осуществлять контроль за качеством! Он будет у нас критерием качества лечебной работы — супервизором! А заодно, он будет своим именем представлять нашу клинику вовне! — Дегенрат и Клизман в очередной раз поморщились при этом сообщении. — Прав я?» — обратился к ним Шнауцер, и они с готовностью закивали головами, как будто всю жизнь ждали этого сообщения.
«Ну, как вам это всё нравится, что происходит?! — ворвалась Мина сразу после речи Шнауцера. — Ничего не пойму, что происходит?! Эта танцовщица, конечно, та ещё штучка-дрючка и какая-то важная, непонятная, но почему решила уйти? Ей, вроде, было неплохо! Вот, если бы “люляшка” ушла!». «Так кто вам тогда даст характеристику?» — спросила жена. «Нет, пусть раньше даст и уйдёт! — согласилась Мина. — А вот Дегенрат, очень умный и хороший мужик! Он мне сказал, чтобы я быстрее становилась Facharzt(ем) и обещал помочь! Но знаете, мне как-то всё равно, всё надоело, будь что будет! Ладно, спасибо за поддержку! Забегу, как-нибудь потом! Моя “люляшка” сейчас делает визиты, побегу!».
