Как только я на неё глянул, Фурц, видать, почувствовала: «будут бить»! — и сразу же затараторила, назвав меня уже уважительно коллегой: «Коллега интересуется результатами исследования, но у него нет никаких отклонений». Это меня сразу же «размягчило» и я решил: «Ладно, перди дальше, пусть другие освежают после тебя воздух!». А доценту захотелось, чтобы меня ещё одно светило немецкой офтальмологии — профессорша фрау Опп осмотрела. Как говорят на Украине: «Не кажи г-г-г-о-о-опп, поки не перескочиш!». Предстояло ещё «гооопп» перепрыгнуть! Вернувшись в палату, застал там, уже после операции, участника войны с повязкой на глазу, как после боя местного значения уже на немецком фронте! В этот раз его, как оказалось, подранили не русские, а немецкий Oberarzt (старший врач — зам. главврача)! В палате меня уже ждала жена и букет цветов — моя клиника организовала, «циви (проходящий альтернативную воинскую службу)» привёз! И ко всему ещё и Шнауцер позвонил. «Доктор! — начал весело “весельчак” Шнауцер. — Что-то русские такие слабые! Сколько ещё будете лечиться? Но не спешите, доктор! Мы прекрасно справляемся и без вас!» — что на его капризном бабском языке означало: не выйдешь на работу — уволю!
Медсестра принесла направление к профессорше Опп в соседнем городке. Вызвав такси, разбежался, чтобы перепрыгнуть ещё и Опп. Там была очередь как в советской поликлинике. Всем распоряжалась Arzthelferin (помощница врача) очень похожая, как ее родная сестра, на нашу медсестру клиники фрау Бюльбеккер. Но эта была покруче! Чувствовалось, она своих коллег кнутом стегает и спуску им не даёт! «Фельдфебель» с накрахмаленным воротничком — отчаянная домина для тёток! Было ещё пару медиков: одна похожа на советского клинического ординатора, которую родители по блату устроили, и ещё один медик тоже похожий на клинического ординатора, в халате с разрезом сзади! Для чего, спрашивается?! Возможно, желание подчеркнуть своё усердие — откляченный зад прилежного ученика, но возможно и другое…? На стене приёмной висел большой католический крест, он разделял два туалета: слева от креста для посетителей, а справа для персонала. По ошибке двинулся было направо от креста, но меня тут же остановил грозный рык «фельдфебеля»: «Это не для вас!». Мой оказался слева от креста, стало понятно, что профессорша Опп глубоко верующая. Наконец, вызвали к ней. За столом сидела шестидесятидвухлетняя крепкая, невысокого роста в роговых очках, в мужском пиджаке и джинсах с короткой седой стрижкой, не то старуха, не то старух! Первое, что у меня в голове промелькнуло: «Зачем учёной терпеть у себя такое крепкое и жёсткое создание, как эту “фельдфебель”?!» — от этих мыслей слегка стыдно стало за свою особенность всё опошлять и видеть в неприличном свете реальность жизни, хотя теперь и одним глазом! Тем более пришёл ведь на приём к профессору! А значит, надо доверять, верить, преклоняться! А у меня вечно в голове какие-то глупости! Это мне всегда говорили, правда, это говорили те, кто эти глупости сам совершал, а не только имел в голове.
«Вы муж и жена, да? — указала профессорша мне и жене на два стоящих рядом стула. — Что я должна для вас сделать? (Was kann ich fur Sie tun?) — тоже один из немецких штампов, говорящий как раз о желании ничего для тебя хорошего не сделать. «Есть шанс, что зрение вернётся?» — спросил я. «Практически нет!» — приговорила меня, не долго думая, профессорша. — «Обязательно ли мне оставаться в больнице, не лучше ли уйти домой?». «О, это очень хорошая клиника — больница с хорошими специалистами», — заверила она меня. — «Я этого не почувствовал! Я там переживаю больше, чем на работе, где и произошло всё!». — «Хорошо, подождите ещё пару минут за дверью, я вас вызову и мы решим».
Время вновь потянулось мучительно нудно и не пару минут, и я задремал…
И тут такое началось, чёрт знает что! Аж самому страшно стало! Хотя и одним глазом, но ясно вижу: как «активная» помощница профессорши с кнутом гоняется за всем этим коллективом! Они по кругу от нее убегают! Профессорша игриво кричит: «Nur nicht mit mir! Nur nicht mit mir — Только не со мной! Только не со мной!». А «фельдфебельша» за ними с кнутом гоняется и приговаривает: «Эх, догоню! Эх, догоню!». Затем она уже совсем грубо, да еще с ученой — профессоршей, позволила себе орать на неё, ее настигая: «Halt! Du Schwein! Ich kriege dich schon (Стой, свинья, я тебя все равно достану!)». «Нет, это уж слишком! Это черт знает что такое! Надо заканчивать консультацию у профессора! — и я открыв глаза, не сразу понял, что уснул. — Ну и сон!».
И тут профессорша меня позвала. Она к счастью, чувствовалось, тоже хотела завершить эту консультацию, так её и не начав, и даже не поинтересовалась, как и когда всё произошло! Задала пару никчемных вопросов о состоянии носа, часты ли насморки. Дальше носа её фантазия не пошла! Единственное, что её заинтересовало или я действительно доктор мед, как и того адвоката в Зигхайме! «Нахально», без её вопросов, рассказал про ситуацию на работе, и как у меня всё это произошло. Когда рассказывал, профессорша смотрела больше не на меня, а на мою жену, её как бы изучала! Вначале испугался за жену, но моя жена никогда не вызывала у меня подозрения, что тётки увести могут, и поэтому понял: «Профессорша на неё смотрит, проверяя правдивость моих сведений, ориентируется на реакцию моей жены». «Ну, ясно, — сказала она, прервав меня, — вы всё воспринимаете чрезмерно персонально и глубоко! Вы, конечно, правы, — согласилась она, — в мире очень много несправедливости и хамства! Вы другой! Выход в том, что надо обходить то, что не нравится, не соответствует нам, не надо сражаться!». Понял, почему крест у неё в праксисе на стене: «Вот только христианка даже за свой туалет сражается! И пометила это место крестом размером полметра на метр!». «Я вам дам почитать вот эту книжку, которая вам очень подойдёт!» — достала она с полки книжку, как оказалось, специально «для меня» написанную американским кардиологом. Он и советский кардиолог — партийный босс Чазов боролись против угрозы ядерной войны — американец по своим пацифистским убеждениям, а Чазов по заданию Брежнева: «Все разоружайтесь!» — был их клич, в то время, когда Советский Союз напал на Афганистан. Эту книжку: «Утерянное искусство врачевания» я читал. Американский хирург описывал свою врачебную практику, психологические наблюдения за разными типами больных. Он понял, в отличие от этой профессорши, что не аппаратура, а расспрос больных — анамнез — главное в постановке диагноза. И что современная медицина утратила способность относиться к больному с сочувствием, психологически глубоко подходить к болезни. Его подход к больному соответствовал принципам гуманистического направления в психотерапии. В одной главе он описал, как по реакции жены больного определил его состояние. Больной сказал, что хорошо себя чувствует и с сердцем хорошо, а его жена скорчилась при ответе мужа, и оказалось — он боялся операции. «Так вот почему эта профессорша тоже больше смотрела на жену, чем на меня! Она была уверена, что научилась у американского кардиолога-еврея искусству врачевания — точно, как и он докапываться до истины! Только тот длительно собирал анамнез, расспрашивая больного, и умел это делать! В общем, профессорша ровно столько же взяла у американского профессора, сколько и главный врач Зауэр от метода американской еврейки Шапиро по EMDR — ДПДГ (десенсибилизация и переработка стресса движением глаз)! И они оба вместе, так же научились, как и подмастерье у врача в болгарской сказке! Где врач установил причину болезни — болей в желудке по яблочной шелухе под кроватью у больного. Больной съел много яблок, что скрыл и подмастерье узнал у врача об его правиле всегда заглядывать под кровать больного, и на всё обращать внимание! И он — подмастерье точно так же заглянул под кровать, когда пошёл к больному один и увидел там седло. «Что же вы врёте, что ничего не ели! — возмутился подмастерье. — Вы же лошадь съели! — за что родители больного его побили и прогнали! — Я же всё сделал, как учитель велел! — ничего не понимал подмастерье. — За что они меня побили?! Ясно — мой учитель врун!». И эта профессорша поняла, что надо смотреть не на больного, а на его жену — на мою жену! Книжку взял, не сказал, что читал, чем бы её очень обидел! Ей надо было для меня что-то сделать, она ведь спросила у меня вначале об этом: что для меня сделать. Затем, не расширив мне зрачок, лупой заглянула в глаз, даже не сообразив, что заглядывают в глаз, хоть и ослепший, но всё же врачебный, который знает, что без расширения зрачка много не увидишь!
