«Ага! — промелькнуло у меня. — Подсчитал уже сколько, при случае, придётся мне при увольнении компенсацию заплатить — только за семь лет, а не за восемь!» — «В общем, я так понял! — закудахтал Цаплик. — Здесь пришли в противоречие две школы, два направления ТКМ, поэтому они непримиримы. Но надо, как-то искать, я думаю, компромисс». — «А что если больные убегут к нему?!» — указал Петя на Фу, вопрошая меня, довольный своей хитрой уловке, как ему показалось. «Будет, будет — он будет kaputt, kaputt, делать!» — заикаясь, указав на меня, выпалил Фу. «Послушай, послушай! Прекратить! — одёрнул его Петя. — У нас никто kaputt не делает!». — «Как когда-то в школе! — вновь вспомнил я. — В первом классе, в Бердичеве, классный руководитель “укорила” еврея Абрашу за то, что он еврея Гришу жидом обозвал! Даже тогда, в семь лет, я оценил её притворство! А тут, через 50 лет, я вновь и вновь то же самое вижу и слышу! Фу мог провалить попытку Шнауцера усыпить мою бдительность! Действительно, лживость, притворство и пошлость не знает ни временных, ни географических, ни национальных границ!». — «Ты, Алекс, не можешь на меня обижаться! — вдруг вспомнил Петьия свои благодеяния. — Я тебе не меньше рекламу делал, чем ему! Помнишь, два года назад мы все сфотографировались с китайской делегацией, и я тебя и твою жену тоже пригласил?!». — «Я могу злым стать (böse werden)! — отреагировал на её смех Шнауцер. — Конечно! — выпалила жена. — Сфотографировались мы-то вместе, а затем в газете появилась фотография без нас!». — «Как это?!». — «А вот так! — вывела Барбоса на «чистую воду» моя жена. — Вы, после нашего ухода, перефотографировались с китайцами без нас!». — «В общем, Алекс! — перевёл Барбос на настоящее, уйдя от «греха прошлого» подальше и перешёл с прошлых своих заслуг перед нами, на настоящие его заслуги. — Я очень хочу, чтобы вы дружили с Фу! Вот, давайте! Давайте ваши руки! Давай свою руку, а ты свою! Пожмите друг другу руки! А я своей рукой их скреплю!» — образовал Шнауцер «тройственный союз побратимов»! Увидев мою усмешку, и что я отвернулся к двери, желая уйти, Петьия взмолился: «Нет, нет! Это серьёзно! Нет, это всё очень для меня серьёзно: “das liegt mir auf dem Herz!” (лежит у меня на сердце). Дружите!». — «Доктор, доктор! — заикаясь, в тон ему затараторил китаец Фу. — Я не знаю кто вы, кто вы?». Хотел, видать, чтобы «юдэ» сказал. Шнауцер, конечно, его уже просветил насчёт этого: кто я и почему такой несговорчивый. «Из России», — нехотя бросил я. «Ну, хорошо, из России… — тоже нехотя согласился Фу и фальшиво заголосил: — Russland, Russland! Для нас Chinesen (китайцев) всегда была, как Будда, как Будда! Была для нас Russland!». — «Да, да! Москва — Пекин! — согласился я. — Пойдём!» — сказал я жене.
«Что, звать больных?» — засомневалась она. «Нет, поехали домой! У нас ещё неделя отпуска в этом месяце, пойдём в отпуск!». — «Больные могут к Фу убежать!» — решила жена. «Никто не убежит, а кто убежит, так им и надо!» — решил я.
Неделя прошла быстро и тревожно! «А что там?» — указал я в сторону компьютера. «Никто не убежал! — порадовалась жена, взглянув в компьютер. — Сейчас посмотрю еще, что на страницах у Фу происходит? Глянь, у этого “доцента” всего 4 амбулаторных больных и двое стационарных на Чи-гонг ходят!». — «Поэтому и бесится Петя! Не работают “узкие глаза” и его раскрутка! Не только в Интернете, все местные газеты трубят про “Великого Хина Фу”! Про Великую Китайскую стену меньше шума, чем о нём! Не такими дураками оказались немецкие больные, как это Шнауцер предполагал! Это Шнауцер дурак! А на Фу эта слава неожиданно свалилась. Лежал на мусорке, по вечерам, видать, утки жарил в китайских ресторанах, а утром кого-то “накалывал” в общей куче китайского центра! А тут вдруг, “herzlich willkommen”, ты доцент, ты в центре прессы, Интернета! Почти как Мина: зашла тогда к Кокиш с улицы, семь лет назад, а та её как будто ждала — такую толстую, безобразную, чтобы врачиху-красавицу вытравить, любимицу Пети! “Красавицу” заставили подписать Мине характеристику, а себе, тем самым, подписать смертный приговор! “Красавицу” — вон, Мину — в клинику и, видать, последней в ней “свет потушит”! Шнауцер работает по одной схеме, разнообразием не балует, но мы не та “дурная красавица”, которая всё подписывает, хотя и красивая, на вкус Пети, но дурная!».
«Смотри, тебя уже Тухель зовёт к себе в 13 часов! — прервала мои рассуждения жена. — Вот, прицепились — сволочи, не дают работать! Пойду сама, к Тухелю схожу! У нас больных полно в это время». — «А почему ты пойдёшь?!». — «А почему ты должен всё на себя брать! Тебе работать не дают, тебе нервы портят, и тебе после этого гипноз ещё проводить! Пусть попробует кто-нибудь из них, или другие в такой ситуации провести гипноз! Они должны за счастье считать, что ты у них работаешь! Они неблагодарные свиньи! Я не могу больше терпеть эту несправедливость!». Через 5 минут появилась жена — бледная с гримасой боли! «Что случилось, с кем ты поговорила?!». — «Не успела! Как только его рожу вонючую увидела — этого Тухеля! Головная боль в затылок ударила! Дай что-нибудь принять, сейчас пройдёт». — «У тебя давление за 200!» — померил я. «Нет, у меня всегда было низкое». — «Возьми эту таблетку под язык, а эту проглоти!». — «Отпустило, — через три минуты сообщила жена, — не ходи больше сам!». — «Не переживай! Мы всё время повторяем, что главное здоровье, а ты так близко всё это восприняла!». — «А ты?». — «Я нет, я закалился после глаза, когда хулиганы зрения лишили! Поздно, но понял, что всё это не стоит здоровья!». — «Я же вижу, что ты переживаешь!». — «Нет, я злюсь!». — «Так я тоже разозлилась! У меня именно была злость, когда это дерьмо убогое увидела!». — «Надо показывать, а ещё лучше проявлять полное равнодушие! Ни в коем случае не проявлять злость, а еще хуже страх, и не убегать от собаки! Остановись, повернись к ней, крикни “фу!”, можно “Хина Фу!” крикнуть, если собака гавкает! Если собака приближается к тебе, оттяни чуть назад правую ногу — стой устойчиво! И как только собака приблизит свою морду на дистанцию вытянутой ноги, достаточную, чтобы твой правый носок её достал — как можно сильнее, без замаха, резко ударь её носком, как футбольный мяч по морде снизу, только один раз! Если ты, это хорошо сделаешь, то она завизжит жалобно и убежит! А, если нет, то отходи медленно, пятясь назад, осторожно, чтобы не упасть, и будь готов ещё раз ударить, как только собака начнёт вновь приближаться к тебе! И так, отходя, бей, бей, бей пока силы есть! Если она не выдержит и побежит, тогда ты за ней с камнями, с криками гони её дальше! Добивай!». — «Ты думаешь, я слушаю, что ты говоришь? У меня ещё голова не прошла, извини». — «Может мне отказать этой собаке — Тухелю в разговоре, и с тобой остаться?». — «Нет, иди! Оставь только несколько таблеток». — «Вот это, то, чего я больше всего боялся! — промелькнуло у меня в голове. — В этот раз, жена “сломалась”! Надо что-то делать! Это не место для нормальной работы».
«Что вы хотите мне сообщить? Что Шнауцер вам поручил?» — только войдя к Тухелю, решил ударить его профилактически «правой ногой по морде»! «Садитесь! — приветливо, любезно, как лучший друг, фальшиво заголосил Тухель. — Шнауцер мне ничего не поручил! А как у вас дела? Как настроение?». — «А, у вас?». — «У меня всегда bestens (лучшим образом)!» — заверил Тухель. «Лучше, чем первый раз?». — «Какой первый раз?!». — «Ну, вы же, как говорят в России, колбаса, которую второй раз кушают!». — «Какая колбаса?!». — «Ну, так говорят в России! Просто меня удивило, что вы второй раз сюда сунулись!». — «Я тоже сомневался, — признался Тухель, — а затем взял, и спросил у своего живота! Я у него всегда “спрашиваю”, и он мне сказал: “Иди!”». — «Довольны?». — «Да, очень! Я счастлив работать у Шнауцера! Я счастлив, называть себя именем этого дома, быть лояльным этому дому, преданным ему быть! Я сейчас работаю над новым концептом клиники! Здесь надо многое менять, повышать мотивацию, преданность коллективу, лояльность, трудолюбие! Нужно сделать так, чтобы люди гордились работать в этом чудесном доме, и у такого великого человека, как Шнауцер и его сестры! Я вот, что хочу вам предложить: дайте больше работать Фу!». — «То, что я создал за 8 лет….». — «За 7 лет», — как и Петя, подчеркнул Тухель. «Это он, значит, подсчитал, сколько я отработал! И, возможно, это его инициатива! Для Шнауцера старается, всё считает, роет! Нарыл, что 7 лет, а не 8! — понял я. — Очень инициативен!». — «Хорошо, пусть будет 7 лет! Это столько, сколько мне надо было создавать, а поломать можно за пару дней, это уже и сделано!». — «Как сделано?!» — поразился и одновременно возмутился Тухель. «Больные к китайцу Фу не убежали, как рассчитывал Шнауцер, и не убегут от меня — не надейтесь! Но “аппетит” больным он портит, и мне своим “блошиным рынком” — эрзацмедициной!». — «А почему вы не хотите, чтобы он один работал, а вы будете получать за это деньги?!» — как бы удивился простой как 2 копейки Тухель. «Я не устал работать! Я работаю не только из-за денег! Мне интересно работать, и больные мою работу ценят!». — «Вы понимаете в чём дело! Доктор Фу не имеет права работать!» — открыл Америку мошенник Тухель. «Я это знаю, и пусть не работает! Пусть Шнауцер ему деньги просто так платит!». — «Да, но Шнауцер хочет, чтобы он работал! Кроме того, мы боимся, что Фу что-то натворит! У него нет хороших медицинских знаний: то он птичий грипп порывается лечить, то кровотечение происходит у больных после иглоукалывания!». — «Так он же всех больных от жадности подряд хватает! Есть пациенты, которые антикоагулянты принимают — средства против повышенной свёртываемости крови!» — усилил я страх у Тухеля. «Вот, видите! Вы сразу поняли причину, а он нет! И мы с господином Шнауцером не понимали, пока один кардиолог нам это не объяснил! Поэтому мы и боимся, что он что-то натворит! В общем, мы со Шнауцером решили: вы подпишите согласие, будете контролировать его работу! А он будет на вас работать! А вы только Kohle (деньги) будете получать, и всем будет хорошо! И мы со Шнауцером будем спокойно спать! Знаете, что только мне не нравится — это то, что вы залазите на интернетовские страницы Фу, проверяете сколько у него больных, следите за ним!». — «Как же вы мыслите, я должен его контролировать?!». — «А он будет вам показывать больных, в которых сам не разберётся!». — «Если он не разбирается в больных, то как он может сам решить: в каких он разбирается, а в каких не разбирается?! Нет уж, пусть во всём сам разбирается, а вы спите спокойно!» — предложил я. «Мы можем Фу сказать, чтобы он не так агрессивно рвал от вас больных! — предложил мне «косточку» Тухель. — Если подпишете, конечно!». — «Нет, нет, пусть рвёт! А вы спокойно спите» — разрешил я.
