Делиться надо. Сказали мне это просто, без обиняков, прямым текстом. Злость меня тогда взяла. За аренду плачу, никому, кроме банка, пока вроде не должен, да и с ним скоро рассчитаюсь. Мне и ответили, что, мол, когда поднимался ты, не трогали, а сейчас нужно уметь благодарным быть тем людям, на чьей земле работаешь. Не выдержал — послал я их… и начались проверки. То один инспектор приедет, то другой. Придирки по мелочам, даже подстраивали всякие пакости: в молоко навозу кто-то плюхнул и в санэпидемстанцию доложил — штраф. Жижесборник какая-то подкупленная мразь в реку спустила — опять штраф. И намёки — делись. Совсем работать стало невозможно. Пытался пожаловаться, даже в милицию заявления писал — эти только посмеивались. И вредили.
Сжав зубы от злости и бессилия, начал платить. Присосались, паразиты, крепко, а тут ещё местные братки пожаловали. И та же песня — деньги давай, а мы охранять будем. Честно признался — свободных денег уже нет. Всё на хозяйство, аренду и в карманы местной чиновной братии разошлось, так что извините, ребята, ни копейки. Покивали, уехали, сказав: «Если чё — не обессудь».
И «если чё» случилось.
Горела моя ферма ярко, на километры было видать зарево. Горели трактора, уже свои, купленные, горели теплицы, пылал свинарник, жарко, в красном, дымном пламени исчезала пасека. Обрушилась коптильня с немецким, ещё не выкупленным оборудованием, дымил недостроенный колбасный цех. И второй раз за свою жизнь стоял я и смотрел, как умирает ещё одно моё дело, как пытались тушить начавшийся в десятке мест пожар, хотя этим ничего уже нельзя было спасти.
В милиции для виду повозились немного и расследование закрыли.
Страховые выплаты оказались мизерными. Долг перед банком, уже не такой большой, как раньше, погасить не удалось. Описали имущество и из квартиры переселили меня с дочерью в полуподвальное помещение старого дома в Кашире. Начал грузчиком подрабатывать да по ночам склад охранять. Чёрт с ним, не сломало это меня. Выдержал и снова начал лучшей доли искать да ждать, что стране мои таланты пригодятся. Ничего… всё путём было бы. Если…
Захворала дочь. Бледная стала и только тогда призналась, что болит у неё в боку, когда в первый раз в обморок прямо на уроке упала. И врачи начали мяться и глаза прятать, называя диагноз и стоимость лечения. Аукнулся тот взрыв двигателя под Красноярском, через столько лет отрава дала о себе знать…
Вторую ночь плохо сплю. Не дело это. Завтра в обратный путь вездеход вести, и голова нужна свежая, внимание острое. А вот не могу. Перепсиховал я и на пропускнике, и после разговора с Хорём, и потому сна — ни в одном глазу. Ночевали мы в вездеходе, разве что Хорь не пожелал расставаться с барахлом и потому закрылся в бункере, начиная его уже потихоньку обживать. Чтобы не будить всех, я перебрался в грузовой отсек, зажёг лампу и начал разбирать-собирать «фенечку». Хороший ствол… разобрался я в его устройстве моментально, дали о себе знать навыки технаря, и теперь изучал инструкции по уходу, прилагавшиеся к ЗИПу модульной винтовки. Благо, там был текст на немецком языке, который я частично знал, и понятные иллюстрации. Не соврал Хорь — крепкая конструкция, выносливая, по всему видать, но даже за самым надёжным оружием в Зоне особенный, тщательный уход нужен. От пушки тут вся жизнь твоя зависит, не должна она подвести в решающий момент, и тот сталкер, который своё оружие запускает, не бережёт, совершенно точно не жилец. Почистил. Смазал. И теперь уже собрал намного быстрее, руки запоминали последовательность движений, «привыкали» к новому оружию. Потом просто открыл лючок и выбрался на крышу вездехода. Не особенно умное решение, конечно, но старый Кордон всегда был спокойным местом, а подышать ночной Зоной хотелось больше, чем пресным, отфильтрованным воздухом грузового отсека.
— Вы позволите?
Ну да. Манон. Разбудил я её, видимо, хотя и старался не особенно громко клацать деталями оружия.
— Только если вы будете рядом с люком, — кивнул я. — Ночь здесь относительно безопасна, но…
— Понимаю. Полагаю, завтра вы уже не вернётесь в научный городок?
— Почему вы так решили?
— Это несложно. Я обо всём догадалась, когда вы заговорили о традициях посиделок в Баре. И ящиков в вездеходе стало гораздо больше за то время, пока я распивала скверное варево в том самом заведении. Ваш Хорь абсолютно ничего не понимает ни в кофе, ни в конспирации. — Француженка негромко рассмеялась.
— Догадались вы правильно.
— Говорю же — ценю в людях честность настолько, что хорошо научилась видеть фальшь.
— А вы не опасаетесь, что я за такое знание…
— Нет, нисколько. Если бы вы хотели просто доставить уведённые из-под носа НИИ припасы, стали бы вы с нами церемониться — высадили бы сразу, а не возили по всем намеченным точкам. И, полагаю, не от хорошей жизни вы решились на этот… шаг. Вот, возьмите. С этой карточкой вы сможете пройти на нашу научную станцию — она скоро откроется. Мари Лёпен будет далеко не последним учёным в штате, и… нам будут нужны опытные лаборанты.
— Благодарю. — Я положил карту доступа в нагрудный карман. Вряд ли когда я дойду до западных границ Зоны, сомнительно, что возьмут «неблагонадёжного» сталкера, особенно после нашего с Хорём дельца. Но — научила жизнь не разбрасываться возможностями. Не утянет меня пластиковая карточка.
— Вы хороший человек, сталкер Фреон.
— Чем же? — усмехнулся я. Давненько не слышал я в свой адрес ничего подобного.
— Сложно сказать. Я это просто чувствую. Спокойной ночи.
Да уж… видно, не очень хорошо вы понимаете людей, Мари Лёпен. Сдаётся мне, Ересь куда лучше во мне разобрался.
— Закрывайте люк, Манон. По ночам в Зоне опасно.
Хорь не спал. Сидя на тюках, он копался в какой-то пыльной коробке, которая, судя по её состоянию, находилась в бункере задолго до того, как сюда были выгружены наши ящики.
— Что тут?
— А… местная библиотека. Сталкеры, по ходу, натаскали, чтоб не скучно было «глушняки» да Выбросы пережидать. Глянь, десятка три книжек… и газет старых подшивка. Советских ещё времен… «съезд КПСС», ага… пятилетки, колхозники. Восемьдесят второй… за четыре года, как впервые долбануло. Хм… идея ничего. Книженции прочитанные можно скупать по дешёвке, а потом другим продавать. Навар невеликий, конечно, но то, что у меня есть лоток с печатной продукцией, — это не хухры-мухры. Как считаешь?
Я не ответил. Мне, в сущности, было всё равно, какие там идеи посещают Хоря. А вот в коробке немного покопался. Две стопки книг, обветшавших уже, попорченных сыростью, тлением, пожелтевшие, с налётом плесени. Ходят сталкеры по старым домам в поисках хабара, в подвалы заглядывают, в брошенные квартиры, особенно на «новых» территориях Зоны. И помимо артефактов прихватывают иногда прочие вещицы… Третья шарахнула внезапно, страшно, эвакуировали всех в спешке, да нет, вру я, далеко не всех… много народу так в домах и осталось, когда Зона в одну ночь разбежалась на десятки километров в разные стороны, и вместо тридцатикилометрового в диаметре пятнышка, почти совпадающего с бывшей «зоной отчуждения», стала здоровенным таким, неровным пятном. С севера на юг — считай, семьдесят километров, а с запада на восток — все сто двадцать в самой широкой части. И границы у неё теперь не такие, как раньше — гладкие и ровные, а с выступами, языками, словно брызгами от падения здоровенного шматка жидкой грязи. Много земли накрыло… да и «брызги», говорят, далёко разлетелись, только на Украине с десяток крошечных «зонок» нашли, из которых одна только чуть больше гектара, а остальные вообще в два прыжка перескочить можно. Однако хоть и мелкие они, но самые настоящие… даже аномалии имеются, маломощные, правда, но есть. Ну да не о них разговор… всё, что за Периметром, может быть, и любопытно, да только нам не полезно, и потому не интересовался я этим вопросом.
