— Читали, читали твои романы, Гомер. Занимательно, ничего не скажешь! А вот что рядом с тобой наша театральная прима в качестве личной музы обитает, даже не догадывались! — это сказал я.
— Исав с Сидом переехали в Израиль. Сначала они жили в Иерусалиме у моего брата Арама. Сид закончил школу. Отслужил в армии. Теперь учится в университете. Исав живет с ним. Так и не женился во второй раз. Мы прилетели из Москвы только вчера. Договорились встретиться с Исавом и Сидом в этом кафе. Какое совпадение, что и вы тут оказались!
— Так вы ждете их здесь? — спросила моя жена.
— Ну да! С минуты на минуту, — сказала Лия. — Они еще не видели Давида.
Мы заторопились уходить. Было бы слишком много для одной встречи. Или и в самом деле есть и у людей шестое чувство?
Мы попрощались. Я записал их адреса-телефоны. Они — наши. Я посмотрел вниз. К Ущелью геенны от Оливковой рощи наискосок склона спускалась человеческая фигурка. Мы крикнули, чтобы наш адрес дали Исаву и Сиду — вдруг соберутся в Америку. Солнце палило вовсю. Начинался жаркий день Иерусалима. Мы вернулись в нашу келью, схватили рюкзак, бутылку воды и карту — пора было отправляться на экскурсию к Мертвому морю. Когда я запирал чугунную калитку, справа, как раз откуда мы вернулись, раздался взрыв. Мы бросились назад к ресторанчику, где только недавно встретились с Лией и Гомером. Туда, где полчаса назад в детской бело-голубой коляске играл с разноцветными целлулоидными шарами маленький Давид. Играл и гулил на языке детей, ангелов и птиц. Ресторанчик был охвачен пожаром. Выли сирены. Место было оцеплено полицейскими. Санитары переносили жертвы в машины «скорой помощи».
Назавтра в газетах появилось сообщение: «Молодая палестинская женщина, мать трехлетней девочки и годовалого мальчика, взорвала себя бомбой, убив восемь и ранив одиннадцать посетителей и служащих ресторана. Среди убитых была мать с грудным ребенком. Террористка оставила заявление, записанное на видеопленку: „Моей давнишней мечтой было превратить мое тело в смертельную шрапнель, направленную против сионистов, и постучаться в двери рая расколотыми черепами наших заклятых врагов“».
Январь 2004, Провиденс
В камышах
Славненькая у нас подобралась компаньица: Лиловый, Челюсть, Смычок, Скалапендра, и я — Рогуля (или Рыгуля смотря по обстоятельствам).
В Камыши мы сползаемся ежегодно в конце лета и держимся друг друга до времени затяжных дождей. Потом рассеиваемся по Великому Пространству до будущего сезона. Откуда кто из нас появлялся, никто никому не рассказывает. Не принято. Да и небезопасно. Принято в нашем сообществе предаваться воспоминаниям давностью лет в пять, не меньше. «Когда гуано минерализуется», — пояснил когда-то Челюсть. Мы согласились с этим. Почему мы сползаемся каждый год и непременно в Камыши? Не в карстовую пещеру. Не в соляную яму. Не в катакомбы. Не к благословенным жирным лиманам. В Камыши. На побережье Чухонии. Под августовское северное небо. И топчемся здесь, пока голубой и высокий шар неба не потускнеет и опадет, оцарапанный бродячим котом неизбежности. Мы наслаждаемся превращением красоты лета в уродливость осени. И не так страдаем от своих бед. Преждевременно выпавшие дожди, ранняя грязь и сладкая тоска гниющих камышовых корней радуют нас. Мы не одни. Не только с нами. Все тленно.
Подальше от Камышей на желтом песке греются пляжники. Лижут айскремы. Лупят друг друга мячами. Смывают в Чухонском заливе пот и лень. Мы никогда не ходим к ним. И никого к себе не подпускаем. Об этом два года назад позаботилась Скалапендра. До сих пор слышу поросячий визг чернохвостой толстухи, из пляжников. И вой скорой помощи. И четкая зона отчуждения, образовавшаяся вокруг камышей с тех пор.
Когда мы сползаемся, сходимся, сбегаемся по утрам в Камыши из наших ночлежек, пляжники ежатся и закутываются в полосатые полотенца и цветастые халаты. Только бы не попадаться нам на глаза!
Один Замок, белеющий на Холме, не дает нам покоя. Мы сидим в Камышах. Толкуем о том, о сем. Чаще о легендах давней давности. Иногда шмыгаем влажной тропинкой к воде. И не смотрим на пляж. Замок висит над нами и пляжниками, как камень, как белая громадная скала, готовая сорваться с холма. У нас вражда с Замком. Мы ненавидим Замок. Пляжники — боятся. В Замке презирают нас и пляжников. Хотя и в презрении есть свои оттенки. Мы кажемся обитателям Замка мерзкими и бесполезными. Пляжники — ничтожными и терпимыми.
Наша компаньица образовалась лет девять-двенадцать назад. Трудно назвать другое сообщество, состоящее из столь несходных персонажей. Скажем, Скалапендра. Так и знал, что начну с нее. Что ни говори, давняя привязанность. Роковая. Отравленная ядом любви. И все же наступлю на горло. Пересилю себя. Отложу описание Скалапендры до поры до времени. Начну с Лилового. Сначала портрет. Словесный портрет. Жалкое подобие истины. Лиловый появляется в Камышах первым. Первым достигает Чухонска. Захватывает самый отдаленный и дешевый подвал, называемый им игриво бельэтаж. Особенно нежно выходит у Лилового бель. Выпевается грязными губами. Четыре эротические буквы Б-Е-Л-Ь. Впрочем, и Ж. Выпевается: Б-Е-Л-Ь-Э-Т-А-Ж. На что Челюсть сплевывает бывало: «Жеманная жопа!» Отвлекся. Лиловый славится разветвлением венозной сети. Кажется, он дышит кожей. Как лягушка. Лиловая. Человекообразная. Лиловый не только дышит. Он питается кожей. Впитывает лиловыми капиллярами запахи. Кулинарии и сортиры остались в Чухонске со времен… С тех времен. В великом множестве. «Деньги к деньгам», — любит повторять Челюсть. Еще до образования нашего сообщества, нашей компаньицы, нашего камышового братства, Лиловый, бывший тогда просто бесцветным, выпил бутылку политуры. Его откачали в реанимации. Но кожа осталась выкрашенной навсегда. Во время переписи жителей Великого Пространства не знали, куда его отнести. К нам он прибился лет пять назад, перекочевав в Европу с Дальнего Востока. Из-под Читы, где вечерами Лиловый кормился вокруг бильярдных столов. В Чите — знаменитые бильярдные. Шар за борта вылетит, Лиловый подаст. Мелок раскрошится, из кармана новенький достанет. Пустая бутылка громыхнет, за пазуху припрячет. Лилового жалели. Мать родная ему была неизвестна. Сам-то он обнаружился замотанным в тряпье на крыльце барака. Году в 37-м. Почему он выбрал Чухонск? Зачем прибился к нам? А мы — почему? Зачем? Лиловый пришел сюда за Смычком. Лиловый — за Смычком. Смычок — за Челюстью. Челюсть — за Скалапендрой. Скалапендру спас от Замка я, Рогуля или Рыгуля смотря по обстоятельствам. Выходит, никто не виноват. Один тянется за другим. Или за другой. А вы говорите: «Судьба!» И тут же статью подыскиваете. Но судьба — не статья. Влечение. Хемотаксис. Вроде магнитного поля. Лиловая стрелочка на Север. Смычок с Севера прилетел. Но сначала о Челюсти. Хотя надо бы о Скалапендре. Она — та самая шерше ля фам. Из-за которой… О, Пэн! Которая еще и Скала. И Ля. В веселые минуты. Все эти превращения придумал Челюсть. О моей бывшей жене. Которую я спас. И не мог забыть. Болото. Гниение. Кулинарии. Сортиры. Подвалы. Испарения. Забыл. А ее не смог. И не прогнал. И другие не дали. Все-таки ля фам.
