— Хорошо, что вы, Владимир, хоть сейчас признаете, что сцена и ее последствия были безобразными, — умиротворенно сказал Герман. — Виолончель досталась, по праву, Лизе. Однако оставалась ее сестра-близнец Аня, которой тоже была обещана виолончель. Мой отец предполагал, что и второй инструмент находится где-то поблизости, то есть у владельцев первой виолончели, которую вы продали, а потом пытались отнять у Лизы.
— Неужели все это происходило на самом деле, а хулиган, пытавшийся отнять виолончель, это были вы, Владимир? — спросила Лиза.
— Я чувствовал себя отвратительно. Я готов был отдать даром все виолончели в придачу с футлярами за то, чтобы Герман и Лиза простили мой хулиганский поступок. В травматологии остановили кровотечение. Мы (теперь уже!) мирно возвращались к дому Лизы, стараясь не вспоминать о произошедшем. У подъезда Лизиного дома стояла Аня, девочка-близнец, с которой я ходил в кинотеатр «Великан» на французский кинофильм «Скандал в Клошмерле» и которая, в отличие от Лизы, чуть-чуть косила, что, впрочем, в сумерках не было заметно. Я не знал, чем загладить свою вину. Может быть, пригласить их всех в кино. Я чуть было не пригласил, но вспомнил, что потратил последние деньги на такси. Можно было попросить у мамы деньги на билеты в кино. Но мама (кстати или некстати!) уехала в дом отдыха на неделю и возвращалась только через несколько дней. Тогда я пригласил всю компанию (Германа, Лизу и Аню) к себе домой попить чаю с печеньем «8 Марта» и потанцевать под радиолу. У мамы в буфете хранилась (для гостей!) бутылочка вишневой наливки. Мы все выпили по рюмке, развеселились, и я рассказал про соседку-старушку, ее покойного брата-музыканта и виолончель. Герман слушал с горящими глазами.
«А не может оказаться, что у старушки хранится еще одна виолончель, в то время как старую она просто-напросто выкинула в кладовку как ненужный хлам, а Владимир продал ее моему отцу около комиссионного магазина?» — спросил Герман дрожащим от возбуждения голосом.
Музыка играла. Свет был полупотушен. Мы затеяли игру в бутылочку с непременными поцелуями, которыми так увлеклись, что не заметили, как Герман выскользнул из комнаты. Вначале никто из нас не удивился отсутствию Германа. Мы все отлучались из нашей комнаты в туалет. Наконец его отсутствие насторожило меня. Догадка мелькнула в моем воображении, разгоряченном танцами, поцелуями и вишневой наливкой. Я извинился перед девочками и вышел в коридор. Дверь в комнату старушки была прикрыта. Я постучался. Никто не ответил. Я повернул ручку и вошел. Комната была едва освещена лампой с оранжевым шелковым абажуром. В старинном кресле, откинувшись, полулежала моя соседка-старушка, обнимая виолончель. Перед креслом на коленях стоял Герман… «Выйдите, Владимир!» — вскричал Герман.
— Конечно, конечно! Какая романтическая история! — всплеснула руками профессорша, совсем в духе «Пиковой дамы!»
— Не знаю, как я догадался, что вторая виолончель должна быть в комнате соседки, но попытал счастья. Как раз до того, как Владимир вошел в комнату старухи, она готова была подарить мне виолончель. Не знаю, как мне удалось убедить ее, что инструмент будет в руках талантливой юной виолончелистки.
— Как же тебе удавалось убеждать меня все эти годы в своей исключительной порядочности? — вспыхнула Лиза.
— А что мне оставалось? Ведь я обещал отцу добыть инструмент для твоей сестры Ани, — ответил Герман, пропустив слова Лизы.
— Словом, Герману досталась виолончель. А через несколько дней Аня репетировала на новом инструменте. Все забыли о старушке-соседке. Правда, Герман приносил ей пару раз цветы и конфеты, а потом исчез. Я постепенно тоже забыл эту историю, которую вспомнил только теперь благодаря гостеприимству любезной Варвары.
— Постойте-постойте! — прервал разговор Вальтер. — Я припоминаю похожую историю, но с несколько измененным сюжетом!
— Какую такую историю? У нас принято рассказывать одну историю в один вечер, — заметила профессорша. — Или дополнять, по крайней мере!
— Тогда позвольте! — настаивал Вальтер. — Я расскажу свою версию. В тот самый незапамятный вечер, вскоре после того, как в травматологию прибегала троица молодых людей, у одного из которых хлестала из носа кровь, к нам привезли умирающую старушку, которая время от времени твердила одно слово: виолончель, виолончель, виолончель… Мы перевезли старушку в отделение реанимации, где она вскоре умерла. С трудом разыскали дальних родственников и соседей, которые и похоронили ее на Преображенском кладбище.
— Ну да, это и в самом деле другая история. Для следующего вечера. А пока поблагодарим Владимира. Он развлек нас вполне по-русски, — сказала профессорша Варвара и пошла заваривать чай.
Июнь 2011, Бостон
Карп для фаршированной рыбы
Если выехать из Провиденса по 44-й дороге и держаться западного направления, то через полчаса будешь в Гринвилле. На окраине этого городка жили Рая и Федор Кузьменко. Рая устроилась санитаркой в доме для престарелых, а кроме того, убиралась и готовила по богатым домам. Федор работал грузчиком в мебельном магазине Каплера. У супругов Кузьменко был маленький одноэтажный домик на окраине Гринвилла. Собственно, это уже был не Гринвилл, а глушь, крошечная ферма. Детей у Федора и Раи не было. Еще на родине в Борисове врач-уролог сказал, что все дело в наследственном пьянстве Федора.
Они специально поселились не в Провиденсе, где у Раи была родня, а в глубинке штата Род-Айленд. Им хотелось жить неприметно. Никого из соотечественников не видеть и не слышать. Выращивать помидоры и огурцы.
Рая к тому же разводила цветы, а Федор ездил на рыбалку.
Федор еще в Борисове слыл невероятно удачливым рыбаком. Вся Раина мешпуха готовила фаршированную рыбу из карпов и лещей, которые Федор отлавливал в реке Березине. Правда, любви ему от этого не прибавлялось. Иначе чем шикер или гой его в еврейской родне не называли. За глаза, конечно. Так что Рая и Федор, эмигрировав в Америку, наконец-то получили возможность жить на некотором отдалении от доброжелательной мешпухи.
Своей родни у Федора не было и в Борисове. Отец допился до цирроза печени и умер в диких мучениях. Через год после этого мать потонула в проруби, возвращаясь ночью в свою деревню с посиделок. Она оставалась молодой вдовой, и ей хотелось попеть-поплясать. Сельский клуб стоял в другой деревне за рекой.
Шестилетний Федюшка остался с бабкой Аленой. Он вырос, и его забрали в армию. Отслужив в танковых войсках, Федор вернулся в свою деревню. Бабка к тому времени умерла. От одиночества он пустился в гульбу, получая как тракторист-комбайнер приличные деньги. И спился бы совсем, если бы не Рая.
Они встретились на районной выставке сельского хозяйства и промышленности, куда Федор Кузьменко был направлен родной МТС. Рая обслуживала буфет выставки. Там они познакомились и влюбились с первого взгляда. Между прочим, подружка Раи по школе Манечка Флюгерштейн, которая училась на заочном отделении факультета журналистики, сочиняла в это время статью о Федоре. Чтобы статья была совершенно достоверной, редакция районной газеты «Знамя труда» направила Манечку Флюгерштейн в Шишковичи, родную деревню Федора Кузьменко. С ней поехала Рая. Все, конечно, было подстроено Манечкой, которая от всей души хотела помочь Рае. Наверно, потому, что у самой Манечки с любовью ничего не получалось. Хорошие еврейские парни разъехались по большим городам, а крутить любовь с бесшабашным пьяницей (евреем или гоем) ей не хотелось. Вполне понятно, ни Рая, ни Манечка о наследственном или приобретенном пьянстве Федора и не подозревали. Подружки прожили в Шишковичах, в избе Федора, три дня.
