Белые овцы на зеленом склоне горы
Это было давным-давно. В год, когда родился мой сын. Год был счастливый: родился сын и вышла моя первая книжечка стихов. Вдруг я стал отцом и писателем. А до этого был молодым мужем и молодым поэтом. Третьей удачей была командировка в Азербайджан. Редактор издательства «Знание», в котором готовилась моя другая книжка — эссе о связи поэзии с наукой, сказал мне:
— Знаешь, Даниил, поезжай-ка ты в творческую командировку в Азербайджан!
— Почему именно в Азербайджан? — спросил я.
— Ты же начал переводить азербайджанских поэтов, верно?
— Верно, начал, — ответил я.
— Вот и поезжай. Республику увидишь. На нефтяных промыслах в Каспийском море побываешь. С азербайджанскими поэтами пообщаешься. Разве плохо?
— Хорошо, — сказал я. — Очень даже хорошо!
— Сказано — сделано! — похлопал меня по плечу редактор. — Вылетаешь через два дня. С группой встретишься в самолете. Завтра заедешь к моей секретарше Марье Ивановне за билетами и командировочными. Все понял?
— Все, — сказал я и помчался домой собираться в дорогу.
Мы прилетели в Баку. Нас поселили в главной гостинице города. Нам показывали набережную Каспийского моря, под многоэтажными платанами которой прогуливались степенные кавказские старики. Нас водили в чайные, где степенные кавказские старики играли в нарды и часами тянули из грушевидных стаканчиков ароматный чай, манящий в Персию, в Индию, в Китай. Нас ввинчивали в улиткообразную структуру старой крепости, узенькие улочки которой едва годятся для того, чтобы между каменными стенами жилищ прошел человек. И еще куда-то водили, с кем-то знакомили и угощали, угощали, угощали. Кавказ есть каменные ворота Востока. Аванпост Востока. Никуда не денешься от застолий с торжественными, как горы, и бесконечными, как пустыни, тостами.
Наконец, посредине какого-то декабрьского дня, когда было тепло, как у нас в сентябре, всю группу писателей повезли в микроавтобусе на север Азербайджана, к самой границе с Дагестаном. Не буду перечислять остановки, которых было несколько, и всякая во дворе местного ресторанчика, и всякая с обильными застольями. Под вечер мы приехали в совхоз «Дружба», где на следующий день должен был состояться вечер русской литературы. Два поэта (в числе которых был ваш слуга покорный), два прозаика (юморист и романист) и драматург должны были достойно представить трудящимся многонационального совхоза молодую поросль русской советской литературы. А пока нас разместили в совхозной гостиничке, должен сказать, вполне приличной. Правда, на всю писательскую группу дали две комнаты. В те времена это было дело естественное. Общество не было сенсибилизировано к проблемам гетеро- или гомосексуальности.
Из гостиницы нас повезли пировать. Повезли довольно далеко и высоко. То есть по горной дороге мы забирались на какую-то высоту над уровнем моря, где стоял, как замок, дом, в который нас пригласили поужинать. Я задержался на каменном крыльце дома. Была ясная сухая безветренная ночь, когда термометр может показывать заморозки, а небо как летом, и на душе спокойно. Тебе привольно дышится, потому что над тобой звездное небо, совсем рядом темные силуэты гор, за твоей спиной большой каменный дом, окна которого горят золотым светом, а хозяин выбегает на крыльцо и пламенно обнимает каждого из приехавших.
Хозяина звали Сулейман. Кажется, фамилия его была Авшалумов. Он был редактором районной газеты и председателем местного общества «Знание». Сулейман пригласил нас в дом. Жена его (не помню, познакомил ли он нас со своей женой) принялась подавать чай. Такой обычай на Кавказе: гость вошел в дом — подай чай, варенье, сухофрукты, орехи и начни приятную беседу. А тем временем будет готовиться еда к пиршеству. Ибо приход гостя в дом — всегда праздник. Праздник же немыслим без застолья. Нас было пятеро московских гостей да еще сопровождающий чиновник из бакинского отделения Союза писателей. Почетные дорогие гости! Чай разливали по традиционным пузатеньким (грушевидным) стаканчикам, как в бакинских чайных, глядевших на Каспийское море. Я попивал чай. Он был ароматен, как цветущий сад. Его было легко пить, потому что он не обжигал губы. Причиной тому была грушевидная форма сосудов. Верхняя часть стакана, которая идет к губам, была оттянута в стороны, продлена в прохладное пространство. Так что уровень горячего чая оставался ниже стеклянных краев, отведенных от опасной для губ зоны. И не надо было дуть на чай, остужая. Или ждать, пока остынет, как это происходит во время чаепития из русских прямолинейных стаканов. Подстаканники спасают пальцы, а не губы. Мы пили чай с кизиловым вареньем, вели степенную беседу о заметных книгах года, о ярких спектаклях, о политике и спорте. Беседовали в тех пределах дозволенного, когда всем все понятно, а ничего запретного не сказано. Хотя по временам кто-нибудь касался горячей зоны. Скажем, завели разговор о предстоящей на следующий день встрече с колхозниками. Сулейман сказал:
— У нас много лезгин работает.
На что писатель-юморист заметил:
— В Израиле живет много лезгин. Хотя они мусульмане, но отличились храбростью в недавней войне.
Речь шла о победной войне Израиля над Египтом летом 1967 г. То есть всего за полгода до нашей тогдашней поездки в Азербайджан. На что сопровождающий чиновник из Союза писателей должен был прореагировать. Он сказал уклончиво:
— Разные бывают мусульмане. Хотя у нас в Азербайджане давно решены национальный и религиозный вопросы.
Хозяйка хлопотала где-то за пределами гостиной. Брат Сулеймана готовил шашлык из только что зарезанной индюшки. Так сказал нам Сулейман. Мы отдыхали за чаем, вели приятные разговоры. Ситуация в стране была еще вполне сносной тогда. Созревший скороспело трагикомический культ личности Хрущева сменился поначалу умеренным правлением вполне разумного в те годы Брежнева. Красная Империя властно покоилась не только на бескрайних просторах Сибири, янтарных берегах Прибалтики, хлопковых полях Средней Азии и голубых вершинах Кавказа, но и опиралась когтистыми лапами на Китай, Индостан, Индокитай, Месопотамию, Цейлон и Египет. Да и в искусстве-литературе прессинг пока еще не нагнетался выше предела, достигнутого во время «выступления» Хрущева на выставке художников в Манеже в 1962 году. Может быть, поэтому и моя книжка стихов вышла в свет. Так что разговор шел приятный. Мы (московские гости) восхищались гордостью Азербайджана — дрессировщиками Бугримовыми (еще далека была катастрофа с взбесившейся львицей). Мы отдавали должное писателям Ибрагимбековым. Мы подпевали пластинке с популярными песенками Бейбутова. А в свою очередь азербайджанцы взахлеб перечисляли московские достопримечательности (Оружейная палата, Большой театр, стадион «Лужники», Университет на Ленинских горах и т. п.).
Наконец появились жена Сулеймана и ее младшая сестра. Обе в косынках, которые закрывали головы и лица так, что свободной оставалась половина рта. Мы уже видели это подобие чадры в Баку и других городах республики и не удивлялись. Хотя какое-то чувство стеснения не проходило, тем более что с нами за столом сидела пианистка-аккомпаниаторша, жена певца-баритона (их привезли отдельно) во вполне европейском платье с глубоким вырезом, который открывал мужским взглядам красивую грудь. Платье пианистки было изумрудно-зеленым. Я вспомнил склоны гор, мимо которых проезжали днем: изумрудно-зеленые со снежными вершинами. Заснеженными или уставленными облаками. Певица была блондинка, какие произрастают на северо-западе Руси. Муж ее был московский армянин, известный исполнитель русских романсов.
