ДЖЕЙМС ТЭРБЕР (1894–1961)
Среди книг Тэрбера – «Моя жизнь и тяжелые времена» и «Добро пожаловать в мой мир». Он много писал для журнала New Yorker и создал 70 сатирических басен. Тэрбер вместе со своими пуделями принимал участие в различных собачьих выставках.
Эдгар Аллан По говорил:
В радости и в горе я… писал. В муках голода и жажды я… писал. В болезни и здоровье я… писал. При солнечном свете и при лунном свете я… писал. Что я писал, о том не стоит говорить.
ЭДГАР АЛЛАН ПО (1809–1849)
По прославился рассказами «Бочонок амонтильядо» и «Колодец и маятник» и стихотворением «Ворон». Он вступил в американскую армию и поступил в Военную академию в Вест-Пойнте, но ушел оттуда, добровольно представ перед военным трибуналом.
Возраст тоже не должен стать помехой для творчества. Рэй Брэдбери, например, говорил, что старость подействовала на него совсем не так:
Когда мне исполнилось семьдесят лет и я понял, что многие мои друзья уже умерли или умирают, я вдруг осознал, что настало отличное время для работы. С тех пор я только повысил свою творческую активность и производительность труда.
Хотя некоторые авторы действительно чувствуют себя обязанными писать и неуютно чувствуют себя, даже если пропустят всего день, другие спокойно делают перерывы, считая необходимым восполнить источники своего воображения. Я признаюсь, что пишу не каждый день, но если литература – источник ваших доходов, то это очень помогает на пути к самодисциплине. Если слишком долгое время не работать, будет нечего есть. Даже если писать не обязательно, но есть-то приходится.
От советов к делу!
К ДЕЛУ. Устраивают ли вас темпы и объемы вашей работы? Если нет, подумайте, как это изменить.
28. Места работы и талисманы
На самом деле, чтобы писать, вам нужны только ручка и листок бумаги, но, как вы убедитесь, у писателей различные представления об идеальной среде для работы и о ритуалах и талисманах, которые требуются им, чтобы поддерживать рабочее настроение.
Запросы Уильяма Фолкнера были простыми:
Мой опыт показывает: все, что мне нужно для работы, – это бумага, табак, еда и немного виски.
Харуки Мураками требуется иное:
Тихая комната. Хороший письменный стол. Желательно – музыка Телеманна. Раннее утро. Никакой работы после заката солнца.
Эми Тан говорит:
В идеале я бы предпочла писать за столом в своем доме в Саусалито. С наушниками на голове я могу писать где угодно, был бы компьютер. Я пишу и в большом блокноте – это хорошо подходит для путешествий, когда компьютер недоступен. Например, если я еду в автобусе.
У некоторых писателей множество требований по поводу того, где и как работать. Трумен Капоте, например, говорил:
Я совершенно горизонтальный писатель. Я даже думать не могу, пока не лягу на кровать или не растянусь на диване с кофе и сигаретой, попыхивая и отхлебывая. Когда дело близится к вечеру, я перехожу с кофе на мятный чай, а потом на шерри и мартини. Нет, печатной машинкой я не пользуюсь. Не сразу. Первую версию я пишу от руки (карандашом).
Берил Бейнбридж курила во время работы и носила белые хлопковые перчатки, чтобы на пальцах не оставались никотиновые пятна. Вот как она описывала творческий процесс:
Работать я начинаю на кухонном столе с бумажкой и ручкой, потом перехожу выше, к печатной машинке, и затем поднимаюсь на самый верх дома, где стоит компьютер с текстовым редактором. В этой комнате царит бедлам, повсюду сигаретный пепел и клочки бумаги. Компьютер я держу там, чтобы он не попадался на глаза, как и телевизор, ведь они так уродливы.
Привычки Алана Гургануса порой беспокоят соседей:
Я декламирую строчки вслух. Живу я один, но мои соседи считают, что жизнь в моей многолюдной квартире бьет ключом.
Талисманы
Некоторые писатели окружают себя предметами, которые их вдохновляют. Биограф Диккенса Майкл Слейтер пишет:
Он не мог сосредоточиться на работе, если у него на столе в строго определенном порядке не стояли определенные предметы, к которым он относился как к талисманам, – группа сражающихся бронзовых жаб и фарфоровая обезьянка, которые сейчас выставлены в лондонском музее Чарльза Диккенса.
Марина Уорнер признавалась:
Когда я писала последний роман, то со мной рядом всегда стояли:
• 1 бутылка лавровишневой воды;
• 2 устричные раковины (одна в другой);
• сушеная веточка щавеля;
• склянки с кристаллами из сероводородного источника (и трех других).
Лавровишневая вода принадлежала моему отцу – он всегда ею пользовался, так что я могла попросить его принести ее довольно быстро; устрицы стали ключевым образом моей книги – женский пол как морское существо… Стебель щавеля и кристаллы использовала моя героиня, ведьма Сикоракса, в своих многочисленных экспериментах с готовкой, окраской и целительством – искусствами, которые она передала своей приемной дочери Ариэли.
У Кента Харуфа стол загроможден еще больше (видимо, и сам стол был больше размером):
У меня на столе есть побег, который жевал бобр; птичье гнездо; кусок черного торфа из Северной Ирландии; пластиковый пакет с красным песком со сцены нового театра «Глобус» (я взял его оттуда после постановки шекспировской «Зимней сказки»), обломок кирпича и какая-то грязь с пастбища у дома Фолкнера в Роуэн-Оукс; старомодная грелка для рук в бархатном мешочке; голубая бандана; складной нож, который раньше принадлежал моему деду по матери Рою Шейверу, овцеводу из Южной Дакоты; обсидиановый наконечник стрелы, который мой отец нашел на пустошах Северной Дакоты, где родился почти сто лет назад… Вещи на моем столе и стенах над ним эмоционально связывают меня с воспоминаниями, образом жизни, людьми и географическими регионами, которые важны для меня. Именно эта эмоциональная связь и дает мне стимул писать.
Иногда полезно ознаменовать начало новой работы каким-то ритуалом или приобретением, как, например, делает Мэри Гордон:
В свою последнюю поездку в Италию я разрабатывала роман, где повествование вели три героя. Я купила три раза по три блокнота: сначала – в тосканской конфетной лавочке, они были в ярком лакрично-черном переплете; потом – с обложкой терракотового цвета, как крыши, которые я могла видеть из своего окна, – в магазине рядом с Пантеоном, на той же улице, где я приобрела пару замшевых зеленых перчаток с малиновой оторочкой. У Санта-Марии в Трастевере я купила блокноты, которые подошли бы священникам, покрытые черным картоном с красной обшивкой.
