Оливье не возражает, даже не спрашивает, куда я лечу. Молча допивает вино, нагибается и начинает собирать Лорины игрушки – это знак, что ей пора ложиться спать.
– Всего три дня, Оли. Три дня в Барселоне, с тремя подружками. Надеюсь, ты мне это не запретишь?
– А разве я когда-нибудь что-то запрещал тебе, Нати?
33
2019
На каждом из трех конвертов выведен маркером вопросительный знак. Я медленно вскрываю первый. Это называется «Лора шутит». На листочке нарисован футбольный мяч.
– Ну что? – спрашивает Марго у папы. – Поедем на футбол?
– В Манчестер? В Турин? В Мюнхен? – спрашивает Оливье.
– Слишком шикарно! – иронизирует Валентин. – Три дня в Баварии! Тогда почему не в Мёнхенгладбахе?
[93]
Оливье не отвечает, он залпом допивает вино, уязвленный, а главное, удивленный футбольными познаниями зятя, который у себя в Сержи всего-то стоит на третьей позиции в регбийной команде.
– А ты, мам? – настаивает Лора. – У тебя есть какие-то предпочтения?
Я стараюсь изобразить нерешительность, нетерпеливо вскрываю второй конверт и… не могу скрыть изумления. В нем коллаж из репродукций картин Пикассо, Дали, Миро. Мне кажется, у меня сейчас остановится сердце. Лора расплывается в улыбке. Марго хлопает в ладоши. И Оливье тоже сразу понял. Вскрыв третий конверт, я только получаю подтверждение своей догадки: на листке бумаги собраны все шедевры Гауди – Каса-Мила, Каса-Батльо, Саграда Фамилия
[94].
И у меня невольно вырывается:
– Барселона?!
– Ну надо же, ты у нас прямо собаку съела в географии! – шутит Марго. – Не иначе как стюардессой работаешь!
Следующие минуты проходят в радостном возбуждении. Наш отъезд намечен на завтра! Марго пытается объяснить близнецам, что они полетят на самолетике в небо, совсем как их бабуля. Лора пытается объяснить отцу, что все это совсем не сложно: отправление из Бове, рейсом компании Ryanair, то есть никакого риска встретиться с коллегами мамы! Валентин объясняет, что все уже забронировано. Отель-пансион находится в Эшампле
[95], в двух шагах от центра. И добавляет, что Барселона славится как столица воров-карманников, но он берется лично обеспечивать нашу безопасность.
Барселона…
Девочки расхваливают отцу барселонский стадион «Камп Ноу» и резные деревянные панели готического квартала Барри Готик: тебе очень понравится, папа! В любом случае у Оливье нет выбора, даже если он не летал на самолете уже пятнадцать лет, с тех пор как мы с ним побывали на Мартинике. Его умыкают собственные дети!
Барселона.
Но в этой цепи отсутствует одно звено.
Смех моих дочерей звучит как-то приглушенно, кажется почти нереальным. Я улыбаюсь, изображаю восхищение, но не могу проникнуться их радостью. Словно не живу, а смотрю фильм о собственной жизни. Плохо снятый фильм. Фильм, в котором все фальшиво. Дочери приготовили мне авиасюрприз между двумя моими профессиональными полетами – в Лос-Анджелес и Джакарту. И выбрали… Барселону!
Барселона… третий из моих четырех рейсов, связанных с Илианом.
Это не может быть случайностью. Так что же тогда – свидание? Какое свидание? Что все это значит? Неужели трогательная семейная сцена – не более чем комедия? Неужели они сговорились против меня? Неужели их шутки, рассказ Валентина о ночевках в молодежном кампусе на площади Каталонии, намерение Марго во что бы то ни стало посетить Дворец каталонской музыки
[96] – всего лишь заранее разученные диалоги? Неужели Оливье притворяется, уверяя, что не может вот так внезапно уехать, его ждут клиенты, ему нужно закончить с отделкой заказанных шкафов, напилить доски, обстругать полки… И неужели его дорогие дочки придерживаются заранее написанного сценария, когда с широкими улыбками отвечают, что клиенты никуда не денутся, подождут, они ведь не покойники, которым срочно понадобились гробы!
Нет, я просто схожу с ума! В какой-то миг мне начинает казаться, что вокруг меня все вертится и я сейчас рухну на деревянный пол террасы. Одна только Лора чувствует, что мне дурно, и обнимает за талию.
Пойдем прогуляемся, мама.
И громко объявляет:
– Скоро будем пить кофе!
А потом ведет меня вглубь сада. Остальные ничего не замечают.
* * *
– Тебя не радует эта поездка со всеми нами?
– Ну что ты, дорогая, конечно, радует.
Мои глаза – всего лишь плотина, сдерживающая потоки слез.
– Папа мне рассказал, как на тебя напали в Сан-Диего. Ты должна была попросить нас отложить день рождения…
Я крепко обнимаю Лору. Какая же у меня взрослая, разумная дочь! Куда разумнее, чем ее мать.
– Ничего страшного, красавица моя. Просто я натерпелась страху, но теперь все прошло.
И все-таки я дрожу. Лора массирует мне спину, как делала я, когда она была маленькой. Ее заботливость меня удивляет. Что ж, наверно, женщина начинает по-матерински относиться к своей матери, когда сама становится мамой.
– Мне казалось, что труднее будет уговорить папу, чем тебя. Ты… ты переживаешь из-за своего друга, который лежит в Биша?
На сей раз я даю волю слезам. Лора уводит меня подальше, мы выходим из сада и шагаем вдоль Сены. Джеронимо удивленно взирает на Лору – похоже, никак не поймет, почему голос и запах этой женщины напоминают ему девочку, которая долгие годы, утром и вечером, кормила его хлебными крошками. Я киваю. Мы бредем вперед. Лора сжимает мою руку:
– Не беспокойся, мама. Его состояние стабилизировалось. Хирурги решили понаблюдать за ним еще несколько дней, определить динамику, а потом уж решать, можно ли его оперировать. Вот вернешься и сможешь его навестить. Даже если меня пару дней не будет в больнице, я уже предупредила девочек, Каро и Мартину, они мне позвонят, если что… Я ведь не знала… – добавляет она почти извиняющимся тоном.
Чего ты не знала, Лора? Что моего друга сшибла машина, когда ты уже заказала билеты? Не переживай, дорогая… В любом случае я не уверена, что решилась бы навестить Илиана. И тем самым нарушить наш договор.
Мы проходим еще метров сто, до рукава реки с его четырьмя островками. Как я люблю покой этих крошечных, пустынных, заросших зеленью клочков суши, где цапли бродят по колено в воде, словно она слишком холодна, чтобы мочить в ней перья. Я чувствую, что могу говорить откровенно. И мягко спрашиваю Лору (мне нужно это знать):
