Угроза?
Пусть только попробуют, эти ревнители морали там, наверху! Пусть тронут хоть волос на голове Лоры!
Я не обязана давать им отчет. Я честно делаю свою работу. Я хорошая мать и жена. Хранительница семейного очага. Отдаю им всю себя, без остатка. Уже много лет. И свое время, и свои силы, и терпение, и постоянство, и уступчивость, и энергию. Все, что только могу. И что же?! Неужели я не имею права хоть на крошечную долю свободы? Неужели мне запрещено на короткий миг сменить обстановку, взмахнуть крыльями, воспарить в небо, почувствовать себя легкой, невесомой, самой решать, где мне садиться… Потом я вернусь в свою клетку, обещаю вам! И сама закрою дверцу.
И даже буду петь, сидя на жердочке…
Оливье – человек немногословный. Тем более когда говорит по телефону. Особенно когда я в полете. Возможно, я люблю его еще и за это. Во всяком случае, сейчас я с удивлением замечаю, что благодарна ему за короткий разговор, который он сам же и закончил.
Возвращаюсь в «шеви». Илиан стоит в одних трусах у газовой плитки и варит кофе. Он ни о чем не спрашивает. Воплощенная деликатность! Наклоняюсь, чтобы собрать свои вещи, раскиданные вокруг матраса. Сумка. Камень времени. Илиан протягивает мне чашку дымящегося кофе.
– Я останусь в Сан-Диего еще на несколько дней, тут есть пара мест, где можно поиграть. Но у тебя же всегда дальние рейсы.
Я беру чашку, она обжигает пальцы. Как просто было бы сказать «да». Но он прав, у меня только дальние рейсы. Мы сможем увидеться разве что в Шанхае, Мельбурне или Йоханнесбурге. То есть никогда. А где-то в уголке сознания скрежещет Лорин кашель – там, далеко отсюда, и мне представляется Оливье – встревоженный, безупречный Оливье, сидящий всю ночь у постели дочери. Ответ вырывается неожиданно:
– Я что-нибудь придумаю. На следующей неделе я свободна, но могу попроситься в какой-нибудь рейс. То есть выбрать, куда лететь.
Илиан застывает, растерянно глядя на меня. А я любуюсь этой застывшей наготой. Да, я обязательно что-то придумаю, Ил… Жар, обжигающий пальцы, превращается в пожар, охватывает руки, плечи, сердце, чрево, опаляет меня всю, от сосков до последнего волоска между ног. И я наслаждаюсь этим божественным огнем, одновременно проклиная морок, имя которому – желание. И тщетно убеждаю себя, что Илиан красив не более чем любой другой мужчина, он не сильнее, не стройнее, не изящнее, но тогда почему я так вожделею? Неужто потому, что даже самая прекрасная фигура не может сравниться с простой улыбкой?!
– Ну что же, если прилетишь в Барселону, я, в свой черед, могу дать тебе обещание.
Илиан стоит рядом со мной. Моя рука тянется откинуть прядь волос со лба, дотронуться до его щеки, скользнуть по шее.
– Ты помнишь тот фильм под звездным небом Монреаля – «Жизнь прекрасна»? – продолжает Ил. – Помнишь, как Гвидо удается завоевать свою принцессу?
[89]
– Да…
– Если приедешь в Барселону, обещаю, ты тоже влюбишься в меня!
Мой палец останавливается, губы приникают к его соску. Чертов петух, распустивший хвост! Одна ночь любви, пусть и безумной, и сладостной, несколько «Я тебя обожаю!», вырвавшихся в момент экстаза, и вот у него уже мания величия. Я шепчу:
– А ты в это веришь? Смотри, берегись, как бы с тобой такого не случилось!
Его рука ложится на низ моего живота и медленно, нежно проникает внутрь.
– Это уже случилось, Нати. Я… уже влюблен в тебя.
Когда наш последний вираж карусели
Свой бег оборвет в нашей постели,
Когда наш волшебный, воздушный полет
Под бременем брака конец свой найдет,
Когда наш смех опечалит всех,
Когда наши вздохи сочтут за подвохи,
От любви нам останутся жалкие крохи.
30
2019
Я зажмуриваюсь. Меня окутывает тьма. Но это длится всего полсекунды, я быстро открываю глаза. И первое, что вижу, – горло Фло.
Нож Робусто приставлен к ее шее, но лезвие не вонзилось… Пока нет. Я встречаюсь глазами с безразличным взглядом убийцы, но не могу шевельнуться: Леденец давит на меня всем телом, не давая и вздохнуть. Для них это просто ремесло. Зарезать Фло, а затем и меня. Я замечаю, как пальцы Робусто крепче сжали нож, чтобы рассечь сонную артерию. И вдруг мир содрогается.
Что это – землетрясение?
Мощный толчок подбрасывает фургон, и все, что находится внутри, – музыкальные инструменты, консервные банки, стаканы и прочая кухонная утварь – с грохотом разлетается во все стороны, матрас встает дыбом. В фургон будто ворвался ураган. Нож Робусто отлетает к приборной доске. Очередной толчок впечатывает Леденца в спинку пассажирского сиденья. Я не слышу ни его проклятий, ни воплей его кореша – все заглушил грохот, раздавшийся снаружи. Я инстинктивно сжимаюсь в комок. Боковым зрением замечаю, что Фло тоже съеживается. Стенки фургона вибрируют и скрипят, но страшнее всего грохот.
Внезапно взвывает автомобильный гудок.
Робусто оказался стойким парнем: устоял на ногах, а теперь подобрался к окну и выглянул. В борт «шеви» тараном врезался чей-то «бьюик». За рулем тот тип, что несколько минут назад маячил за стеклом.
Робусто оглядывается на меня, я в ужасе таращусь на него, пытаясь сообразить, что происходит.
Робусто снова отворачивается к окну. Он бы уже выскочил и разобрался с этим психом, но завывающий сиреной гудок наверняка уже переполошил всю округу. Откуда-то издали отзывается другая сирена, уже настоящая – полицейская, и судя по звуку, машина быстро приближается.
– Сваливаем! – хрипит Робусто.
Не вспомнив про нож, не дожидаясь напарника, он выскакивает из «шеви». Леденец, судорожно натягивая штаны, пингвиньими шажками бросается следом.
Я нашариваю дрожащую руку Фло.
Арендованный мной «бьюик» смят в гармошку. А мы спасены.
* * *
Жан-Макс ходит в героях, не уставая сообщать всем и каждому о своем подвиге. Сначала потренировался в красноречии перед гуляющими в парке Чикано, затем изложил приукрашенную версию полицейским из комиссариата Баррио-Логана, а под конец блеснул совсем уж захватывающим сюжетом перед экипажем «боинга» на обратном пути в Париж.
Мы с Фло сердиться на него не способны, пусть рассказывает эту историю, если ему так нравится, хоть десятилетиями, в режиме нон-стоп.
Я долго не могла догадаться, как Жан-Максу удалось нас разыскать, впрочем, полицейские, прибывшие на место происшествия, тоже этого не поняли. Оказалось, все было очень просто: командир Баллен, расставшись с нами на стоянке Сан-Исидро, битый час таскался за Шарлоттой по моллам, и ему это обрыдло. Тогда он написал Флоранс: «Где вы?» Фло ответила, прикрепив несколько фотографий стенных фресок и наш маршрут от стоянки у входа в парк Чикано до фургона, стоявшего перед фреской La Soldadera.
