Кто-то стучит в окошко!
Миг спустя в нем появляется лицо с носом, расплющенным о стекло, и вытаращенными глазами, которые пытаются рассмотреть, что происходит внутри. Робусто проворно встает между окном и нами, но я все же успеваю узнать человека.
Вот уж кого не ожидала здесь увидеть!
Это командир Жан-Макс Баллен.
* * *
Робусто выходит из машины, протиснувшись в едва приоткрытую дверцу, и сразу захлопывает ее за собой. Я слышу обрывки разговора – вернее, грубый голос бандита:
– Вам чего? Это частное владение. Нет, я никого не видел. Убирайтесь отсюда!
Это продолжается каких-нибудь тридцать секунд. Когда Робусто возвращается в фургон, я замечаю, что его нож уже вынут из чехла, и от ужаса у меня перехватывает горло. Давлюсь горькой слюной. Увидев в окошке лицо Жан-Макса, я подумала, что он их сообщник, но по разъяренному взгляду Робусто понимаю, что тот никогда прежде не видел командира Баллена. Тогда почему так испугался?
И что здесь делает Жан-Макс?
Робусто наклоняется, хватает мою сумку, вытряхивает ее содержимое на тюфяк и включает мой мобильник. Ну понятно: хочет проверить, с кем я говорила и кому писала в последнее время. Я не пользовалась телефоном с тех пор, как звонила Оливье и Марго. Убедившись в этом, бандит бросает его на пол и поворачивается к Фло. Она носит телефон в переднем кармане брюк. Бандит тут же замечает прямоугольный выступ и уверенным взмахом ножа рассекает ткань. Нога Фло заливается кровью по всей длине разреза. Она дергается и издает приглушенный вопль. Телефон выпадает из свисающего кармана на тюфяк, Робусто подхватывает его и через несколько секунд поворачивает к нам экраном. И тут мне все становится ясно.
На экране эсэмэска, адресованная Жан-Максу.
Но не текст, а только снимок фрески La Soldadera.
* * *
Фло успела предупредить Жан-Макса! Я не понимаю, каким образом Фло, связанная, с заклеенным ртом, ухитрилась это сделать и как командиру удалось так быстро оказаться здесь. Но все бесполезно: он нас не увидел и не подозревает, что мы в фургоне. Он попросту вспугнул какого-то местного хулигана и… отчалил.
Нога Фло залита кровью. Она дрожит, но пытается дышать ровно и держать себя в руках, хотя в глазах стоит ужас. Увы, кровь ничуть не охладила пыл любителя мятных леденцов. Он уже спустил штаны до щиколоток, обнажив жирные ноги и желтые трусы с логотипом Club Amеrica. Робусто презрительно оглядывает кореша:
– Опоздал, некогда развлекаться, копы вот-вот нагрянут. Кончаем девок и сваливаем!
Леденец даже не пытается спорить. Он рывками подтягивает брюки, и позвякивание конфеток в коробочке, вероятно, будет последней музыкой в моей жизни. Я умру здесь, на этом матрасе, где когда-то поняла, что значит быть живой.
Они наверняка начнут с меня, ведь охота шла именно за мной и им приказано меня устранить. Если я буду сопротивляться, отбиваться, может быть, выиграю время – не чтобы выжить самой, но чтобы оставить этот шанс Фло. И, если продержусь достаточно долго, может, они просто сбегут, не успев тронуть ее?
В дверном оконце я вижу верхнюю часть пилона, где изображена la Soldadera, и молю ее поделиться силой. Но ее глаза бесстрастно смотрят вдаль, устремленные на грядущую революцию. Ладно, нет так нет… Я потихоньку напрягаю ноги, надеясь, что мне удастся вскочить, когда подойдет убийца.
Но он делает шаг в сторону Фло. Она не шевелится – похоже, обессилела от потери крови и страха. На лице написан невыразимый ужас.
Робусто подходит к ней мягкой, крадущейся походкой, не выказывая ни ярости, ни жестокости. Фло все-таки предпринимает попытку отползти, неловко отталкиваясь одной ногой, и выигрывает каких-нибудь тридцать сантиметров. Она упирается спиной в металлическую стену фургона. Бандиту осталось сделать полшага.
И тут я вскакиваю. Отчаяние удвоило мои силы. Леденец толкает меня, прежде чем я успеваю сделать шаг. Я падаю обратно на тюфяк, он наваливается на меня, путаясь в спущенных штанах. Я отчаянно отбиваюсь. Я не уступлю. Даже если этот мерзавец вдвое сильнее меня.
Пытаюсь укусить его сквозь липкую ленту, но он с силой бьет меня, и я затылком впечатываюсь в стену фургона и от удара путаются мысли.
Прости меня, Фло…
Леденец навалился на меня всем телом, не давая двинуться.
Мне очень жаль, Фло… Прости, хотя я даже не знаю, что такого совершила. Может, я виновата в том, что произошло двадцать лет назад здесь, на этом тюфяке, обагренном твоей кровью…
Я дрыгаю ногами, пытаясь попасть мерзавцу по яйцам. Но не удается. Мне ничего не удается!
Вижу, как Робусто наклоняется и острое лезвие его ножа нацеливается в горло моей лучшей подруги.
Я все еще дергаюсь, но у меня нет сил смотреть на все это.
Последнее, что я вижу перед тем, как закрыть глаза, – нож, приставленный к горлу Фло.
29
1999
Вскочив с матраса, я торопливо одеваюсь. При нашей кочевой жизни, из отеля в отель, я уже привыкла к такому темпу. Подхватить трусики, влезть в джинсы, натянуть майку (бюстгальтера нет) – вот и все.
Выскакиваю из фургона босиком, послав воздушный поцелуй Илиану, закрываю за собой дверцу «шеви» и бегу, вызывая на ходу Оливье.
«У Лоры температура. Лежит».
Пока мой звонок пересекает Атлантику, я прикидываю, сколько сейчас времени в Европе. Должно быть, около шести вечера. Оливье отвечает сразу. Я останавливаюсь тремя пилонами дальше, под прекрасным портретом Фриды Кало (лицо медового цвета, алые губы и черные глаза под черными крыльями бровей), и предоставляю говорить Оливье, так проще. Слова цепляются одно за другое, сосредоточиться не удается – так человек пытается следить за разговором на языке, которым плохо владеет.
Ты спала? Извини, если разбудил, я ждал сколько мог. Лора плохо себя почувствовала в школе. Учительница забеспокоилась. Головная боль, рези в животе… жаловалась целый день… Лора, а не учительница. Доктор Приер может нас принять только завтра утром. Лора лежит в постели… спит… очень слаба.
Я выслушала его, как внимательный врач, и теперь ставлю диагноз и успокаиваю мужа:
Ничего серьезного, капай ей детский «Долипран», с учетом веса – девятнадцать кило, он в розовой коробочке, в левом ящике аптечки. Пускай еще рассосет полтаблетки «Спасфона». И побольше пить. Следи за температурой. Если не будет улучшения, звони мне, обязательно!
Я говорю спокойно, даю разумные советы, но голова идет кругом. Тревога, чувство вины… хуже того, смутное ощущение, что это кара за мой проступок или, скорее, первое предупреждение: сегодня у твоего ребенка только температура, но в следующий раз будет хуже. Перитонит. Или менингит. Словом, скрытая, но недвусмысленная угроза, посланная неведомым божеством – хранителем супружеской верности: если ты еще раз изменишь мужу, то подвергнешь опасности свою семью и жизнь своей ни в чем не повинной дочери.
