Фургон проезжает еще сотню метров и скрывается от глаз пограничников среди сотен машин на необъятном паркинге Сан-Исидро. Мое сердце, замиравшее во время нескончаемых минут досмотра, наконец-то может наверстать упущенное и бьется как сумасшедшее. Я срываю с себя все: накладные брови, усы и парик с накладными бачками, запускаю сомбреро, как фрисби, вглубь салона, а вся группа радостно вопит и горланит Hasta siempre
[78], словно отряд герильерос, взорвавших президентский дворец. Из холодильника извлекаются пять банок пива «Корона». Илиан восторженно обнимает меня. И целует – второй раз за день и третий в своей жизни.
Я перешла границу!
Но сердце не успокаивается.
Никогда еще мне не доводилось ощущать такой переизбыток эмоций!
В голове фонтаном бьют радостные мысли, не оставляя места никаким сожалениям. Разве что одному: с кем я хоть когда-нибудь смогу поделиться этим приключением?!
Я нелегально пересекла самую опасную границу в мире, в мужском костюме, в размалеванном фургоне, в компании четырех парней, переодетых в марьячи! Разве это можно кому-нибудь рассказать?! Даже если у меня хватит храбрости и я найду уши, согласные это выслушать, голову, способную это представить… как убедить этого человека, что все это не моя фантазия?!
* * *
Илиан сел за руль.
– Подвезти вас к вашей машине, Мисс Ласточка, или поедем на этой?
– На этой!
Фургон колесит зигзагами по улицам Чула-Виста, чтобы развезти парней по домам, к их семьям: Фелипе – на Ранчо-дель-Рей, а Рамона – в Бониту. Adios, Los Paramos!
– После работы Фелипе и Рамон возвращаются к себе, – объясняет Илиан, – а Луис едет в ресторан Otay Mesa West, он там играет по вечерам, прежде чем вернуться в Старый город. Ну а сам я ночую в фургоне, заодно и охраняю его, – добавляет он.
Наконец мы остаемся вдвоем. Я сажусь рядом с ним, спереди. Илиан едет к приморскому городку Империал-Бич. Из радиоприемника несутся старые американские рок-шлягеры. Океан расстилается перед нами, мы едем по длинной песчаной косе, справа от меня бухта Сан-Диего, слева – бескрайняя морская гладь. Я не знаю, куда ведет этот изумительный узкий полуостров, но отсюда открывается такой дивный вид на небоскребы Сан-Диего, вдали, на горизонте, что дух захватывает.
– Ну и каковы ближайшие планы? Побег из Алькатраса?
– Увы, нет… Хватит, повеселились. Пора за работу.
Мы продолжаем наш путь вдоль нескончаемой вереницы дюн, до того места, где песчаная коса расширяется, превращаясь в роскошное предместье; все бунгало стоят лицом к морю, и у каждого – свой бассейн, как будто их хозяевам лень перейти дорогу, чтобы искупаться в море. На табличке у ворот читаю: «Деревня Коронадо».
– Опять вы за свое?
– Да, опять, но на сей раз меняемся ролями. Теперь музыканты переодеваются женщинами.
– Мы что, попали в гетто трансвеститов?
На самом деле я шучу: идеально прямые улицы этой роскошной деревни скорее напоминают эпизоды из «Санта-Барбары», чем гнездовье геев. Прямо передо мной высится огромный замок, причудливый, словно из детской сказки: десятки красных островерхих башенок, донжон, смахивающий на цирк-шапито; куда ни глянь, море черепичных крыш, сотни окон и столько же балконов. Как будто какой-то безумный художник нарисовал это сооружение для мультфильмов Диснея, а какой-то безумный строитель возвел его и перевез сюда, на морской берег.
– Нет, – отвечает Илиан, заезжая на стоянку. – Я имею в виду самый знаменитый фильм Сан-Диего.
– Неужели «Лучший стрелок»?
Илиан удивленно хмыкает – похоже, я сказала глупость?
– Мисс Ласточка… В жизни существуют не одни только самолеты!
Спасибо за нравоучение! Стоило пересекать земной шар, чтобы играть в загадки! Но тут Илиан указывает на фантастический замок, высящийся перед нами:
– Отель «Коронадо»! Снимался в фильме «В джазе только девушки»!
Боже, одна из самых любимых моих картин! Конфетка Мэрилин, Джек Леммон и Тони Кёртис, переодетые в Дафну и Джозефину! Как же я сразу не догадалась, вот идиотка!
Пытаюсь реабилитироваться:
– Nobody’s perfect…
[79] Если я правильно поняла, вы собираетесь играть для клиентов отеля?
Илиан выключает мотор.
– Да. Пока они смакуют лангустов, запивая шампанским. Это входит в условия престижных контрактов, которые раздобыл для меня Улисс Лавалье.
Подавленная величием отеля, я пытаюсь вспомнить, где какой эпизод снимали… И вдруг мне приходит в голову ужасная догадка:
– Ой, только не говорите, что вас, как Мэрилин, заставляют играть… на укулеле!
[80]
Я невольно попадаю в самое больное место. Илиан опускает глаза, словно пристыженный мальчуган.
Нет, я не просто идиотка, я дважды идиотка! Пытаюсь выдернуть отравленную стрелу.
– Простите меня, Илиан. Клянусь, вы мне безумно нравитесь и в костюме марьячи, и с укулеле в руках… Я даже не уверена, что предпочла бы вам Джимми Хендрикса или Чака Берри.
А вот теперь трижды идиотка! Придвигаюсь, собираясь его поцеловать, но понимаю, что моя последняя фраза не утешила его, а скорее уязвила. И я пристыженно замолкаю. Илиан заговаривает первым:
– Идемте, Мисс Ласточка, сегодня вы моя гостья. Шампанского – сколько угодно. Я зарабатываю двадцать долларов за вечер, но для вас open bar!
[81]
Стараясь вымолить прощение, я чмокаю его в самые близкие ко мне части лица – кончик носа и мочку уха.
– Я такая бестолковая, простите меня!
– Вам незачем просить прощения. Соблазнить такую девушку, как вы, напялив сомбреро и бренча на гитаре, вернее, на укулеле, это уж скорее везение.
Везение?!
Не задумавшись ни на миг, обхватываю ладонями его лицо, притягиваю к себе, едва не сломав бедняге шею, и жадно целую. Наконец-то его руки начинают блуждать по моим бедрам, поднимаются выше, потом, расхрабрившись, спускаются… А мои – стискивают голову возлюбленного, прижимая его губы к моим, мешая перевести дыхание, и пускай они сами решают, спасать его или нет. Наконец я отодвигаюсь и шепчу ему – кажется, прямо в ноздри:
– Знаете, вам не мешало бы побриться, вы ужасно колючий.
Мне хорошо. Я смела, бесстрашна, соблазнительна. И нисколько не чувствую себя виноватой.
