Я пытаюсь убедить коллег, в том числе Фло, что не нужно обсуждать это при Шарлотте. Но стоит нашей стажерке отойти – например, чтобы закрепить колыбельку младенца в салоне, – как языки тут же развязываются. Патрисия, давняя подруга Сестры Эмманюэль, наконец проговорилась. Она жутко сволочная баба, а Эмманюэль – человек порядочный, но сейчас я спрашиваю себя, которая из них опаснее.
– Эмманюэль застукала Жан-Макса Баллена за сексом!
Наши осы тут же оживляются:
– Где?
– С кем?
– Когда?
– С девушкой?
– Сомневаюсь!
– Так где же?
– В пилотской кабине!
– С девушкой… в пилотской кабине? Не может быть!
– С пассажиркой или со стюардессой?
– Когда?
– Во время рейса Париж – Монреаль, на прошлой неделе.
– Со стюардессой в униформе?
– А была ли на ней одежда? Или Жан-Макс все с нее сорвал?
– Ну кто?
– Кто же?
– Эмманюэль ее узнала?
– Да!
– Так кто это?
– Вы же знаете Сестру Эмманюэль. Она умрет, но не проговорится!
Я смотрю на стройную фигурку Шарлотты, которая, приветливо улыбаясь, разговаривает с молодой супружеской парой, укрывая потеплее их младенца. Фло тоже обратила на нее взгляд. Неужели Шарлотта доверила свою тайну и Флоранс? Или та сама обо всем догадалась? Выглядит она такой же смущенной, как я. И это смущение никак не сочетается с сальными репликами экипажа и их шумными предположениями по поводу знаменитого клуба «Выше одной мили»
[53].
Следующие пять минут мы работаем бок о бок с Шарлоттой, и меня занимает новый вопрос. Я хорошо знаю Сестру Эмманюэль – она готова до последнего защищать своих подчиненных, особенно юную стажерку, которая позволила себя соблазнить. Но хватит ли порядочности командиру Баллену, чтобы не выдать девочку?
* * *
Мало-помалу все успокаиваются и начинают дремать. Потом (чудится, будто прошло всего несколько минут) вспыхивают лампочки и все начинается сначала. Пробуждение, подносы с завтраком: «Вам булочку или кекс? Чай или кофе»? Пока мы торопливо собираем пустые подносы, микрофоны вновь оживают: сообщение из пилотской кабины.
На сей раз Жан-Макс изъясняется с уморительным американским акцентом. Если это и вправду его последний рейс и он в курсе, то ничем себя не выдает. Видимо, решил – как я и сказала Фло – поставить красивую точку в своей карьере.
– Дамы и господа, мы пролетели над Скалистыми горами и начинаем спускаться к Лос-Анджелесу. Надеюсь, вы приятно провели ночь, поскольку она может стать для вас последней. Я должен объявить вам грустную новость: оба двигателя самолета отказали, и мне остается только попробовать посадить самолет на воды Тихого океана, напротив пирса Санта-Моники
[54]. А хорошая новость заключается в том, что выпутаемся мы из передряги или нет, Клинт Иствуд обязательно снимет об этом фильм. И мое последнее желание – да будет тому свидетелем «черный ящик»! – чтобы меня сыграл Том Хэнкс. Желаю вам удачи! Не стесняйтесь, назовите сейчас же, прямо и откровенно, имена актеров, достойных запечатлеть ваши образы для следующих поколений!
Почти все пассажиры хохочут. Имена сыплются как из рога изобилия: Том Круз, Мэрил Стрип, Леонардо Ди Каприо, Марион Котийяр, Джим Керри… Сидящие у иллюминаторов убеждаются, что оба мотора исправно работают, и констатируют, что наш аэробус пролетает над гигантскими белыми буквами HOLLYWOOD на склоне холма к северу от Города ангелов.
Еще несколько секунд, и вот последний поднос убран, и я наконец могу прочесть сообщение, пришедшее на мой электронный адрес перед посадкой.
Выйдя из самолета, заказываю такси.
Адрес: @-TAC Prod, бульвар Сансет, 9100. Тот же самый маршрут от аэропорта, по которому я ехала двадцать лет назад в офис Улисса.
В надежде снова встретиться с Илианом.
С Илианом, который сейчас борется со смертью. С Илианом, которого я бросила, от которого сбежала на этом самолете, уносившем меня все дальше и дальше от него.
И все-таки…
Двадцать лет назад я появилась в офисе Улисса с бьющимся сердцем, в погоне за Илианом, который был тогда настолько жив, что стал неуловимым, и каждый миг в том самолете над Лос-Анджелесом приближал меня к нему.
Когда на любовь нам наложат запрет,
На наши объятья, на солнечный свет,
На тьму благотворную наших ночей —
В мерцании лунных волшебных лучей
Бесследно растает наш легкий след.
20
1999
Легко. Слишком легко. Просто зайти в интернет, набрать продюсер Лавалье, Лос-Анджелес, и вот он – адрес Улисса.
@-TAC Prod
Бульвар Сансет, 9100
Определяюсь по карте в мобильнике и нахожу его офис на длинном – 39 километров! – шоссе в Западном Голливуде, у перекрестка с улицей Синтия-стрит. Дорога на такси заняла почти два часа. «Лос-Анджелес – не мой город, – объясняет мне шофер-латиноамериканец, флегматичный, как англичанин. – Понатыкали тут, между морем, пустыней и холмами, небоскребы, один к одному, на какой-нибудь сотне свободных километров. Даже не удосужились проложить кольцевые бульвары, создать историческую зону, все-таки здесь как-никак центр мира!» Потом снова прибавляет звук в радиоприемнике и насвистывает Wasted Time
[55] – старозаветный шлягер «Иглз», который я не слышала тысячу лет. Проезд по пятикилометровому бульвару Сансет занимает у нас три четверти часа, так что можно вдоволь налюбоваться гигантскими рекламными плакатами. Что ж, логично! Стояние в уличных пробках – единственное время, когда американцы не сидят у телевизоров, перескакивая с канала на канал.
Офис @-TAC Prod расположен в небольшом жилом доме на склоне холма, откуда вид на Тихий океан и знаменитые местные закаты могли бы дарить зрителям незабываемые впечатления… если бы их не заслонял огромный плакат «Истории игрушек – 2». «К бесконечности – и еще дальше!» – призывает реклама.
Дом № 9100. Первым делом я замечаю фастфуд на колесах, протянувшийся вдоль бульвара Сансет; там продают гамбургеры редким клиентам, сидящим на пластиковых стульях за пластиковыми столиками, под прикрытием нескольких тентов Pepsi. Присмотревшись, обнаруживаю пыльную дорожку, которая вьется по импровизированной террасе, упираясь двадцатью метрами дальше в ветхое трехэтажное зданьице, – уж оно-то наверняка рухнет первым, как только разлом Сан-Андреас разойдется чуть пошире
[56]. Подхожу ближе.
