— Потому что однажды ты обожглась?
— Потому что мне не нравится, какой я становлюсь, когда влюбляюсь. Я больше не хочу быть такой.
Он стремительно поднялся.
— Хочешь сказать, что я такой же, как Джонни Питерс?
Она тоже вскочила.
— Конечно нет!
Он ткнул в нее пальцем:
— Но ты ведешь себя именно так. Ты боишься, что окажешься незащищенной передо мной и я этим воспользуюсь.
Мия чувствовала, что ее начинает трясти.
— К тебе это не имеет никакого отношения!
— Чушь. Я…
Он резко умолк, потому что их обоих ослепила резкая вспышка света. Тогда Мия поняла: наступила ночь… и кто‑то только что их сфотографировал.
Не говоря ни слова, Дилан скрылся в темноте. Мия последовала за ним.
Дилан бросился на мелькнувшую в темноте тень, и повалил неизвестного фотографа на землю. Ему хотелось придушить незнакомца. А еще ему хотелось разорвать мужчин, обижавших Мию — ее отца и подонка Джонни Питерса. Ему хотелось изменить ее неверный взгляд на себя, как на какое‑то бесхребетное ничтожество. Но больше всего ему хотелось голыми руками разорвать самого себя. И он не понимал, почему.
— Феаруэзер, успокойся!
Дилан выпрямился. Подбежавшая Мия навела на фотографа свет от мобильника, подтверждая его подозрения.
— Перси Струтерс. Какого черта ты здесь делаешь? Опять пытаешься меня выслеживать?
В прошлом году Перси поднял настоящую бурю в прессе, когда Дилан занимался организацией празднования дня рождения турецкого султана. Перси опубликовал фотографию Дилана с очень красивой младшей дочерью султана, намекавшую на их романтические отношения. Никаких отношений, конечно, не было, но втолковать это взбешенному султану было невозможно.
Перси Струтерс имел репутацию одного из самых грязных представителей желтой прессы.
— Когда у тебя появляется новая женщина — это каждый раз бомба.
— Дай мне камеру.
Перси со вздохом протянул фотоаппарат, и Дилан вытащил карту памяти.
Тем временем Перси поднялся, Дилан бросил ему фотоаппарат, и тот схватил его.
— Ты же понимаешь, что меня это не остановит.
— Без фотографий твоя история не стоит ломаного гроша.
— Рано или поздно кто‑нибудь из нас раздобудет фотографию, — гнусно ухмыльнулся папарацци. — Невозможно быть начеку ежедневно двадцать четыре часа в сутки.
Мия окаменела, для нее это был бы самый страшный кошмар, и именно Дилан навлек его на нее.
— Я знаю, кто она такая, — продолжил Перси. — И мне известно, что она совершила. Ты не боишься, что она взялась за старое? Что ты для нее очередная жертва?
Дилан скорее почувствовал, чем увидел, как вздрогнула Мия. Ярость переполняла его, угрожая вырваться наружу с силой пушечного ядра.
Перси снова ухмыльнулся.
— Бывшая уголовница? Тебя потянуло на острое, Дилан?
Дилан взял Мию за руку.
— Думаю, нам здесь больше нечего делать.
— Беги, беги, дорогуша. — Фотограф ухмыльнулся. — Теперь мы знаем, чего тебе не хватало.
А потом он назвал Мию словом, которое ни один мужчина не должен произносить в отношении женщины.
Дилан резко развернулся и кулаком правой руки врезал фотографу прямо в нос. Кровь хлынула потоком, и Перси, опрокинувшись назад, упал на землю. Руку Дилана пронзила острая боль.
Мия резко втянула воздух, и он даже в темноте увидел, как сверкнули ее глаза.
Перси выругался.
— Ты за это заплатишь, Феаруэзер.
Мия попыталась вырвать руку, но Дилан не выпустил ее. Вместо этого он потащил девушку к машине. Нужно было убраться отсюда, пока он не избил Перси до полусмерти.
Всю дорогу до дома Мия просидела молча, плотно сжав губы, а когда машина остановилась у ее коттеджа, она, выходя, хлопнула дверью с такой силой, что Дилан невольно вздрогнул.
Ему пришлось бежать, чтобы догнать ее. Мия не стала придерживать входную дверь и приглашать Дилана в дом, хорошо еще, что она не захлопнула ее у него перед носом. Дилан сказал себе, что это уже кое‑что.
— Ты на меня сердишься?
Мия повернулась к нему и схватила его правую руку:
— Больно?
— Да.
— Вот и хорошо.
Она оттолкнула его руку, как будто обожглась об нее. Подойдя к холодильнику, она достала пакет замороженного горошка и шлепнула его поверх распухших костяшек его пальцев. На самом деле рука уже не болела, но Дилан все равно поморщился. И сразу же подчинился, когда она толкнула его к одному из своих деревянных стульев, которые стали не такими жесткими, после того как на них положили синие подушечки.
Подняв его левую руку, Мия резко опустила ее поверх пакетика с горошком, чтобы Дилан его придерживал, а потом уселась на диван и уставилась на него сердитым взглядом.
— Думаешь, я поступил как идиот?
— Конечно.
— Он не имел права оскорблять тебя.
— Ты меня просто бесишь! — Руки Мии сжались в кулаки. — Да, слово, которым он меня обозвал, отвратительно, но лучшее, что ты мог сделать, это уйти и не доставлять ему удовольствия дракой. — Она вскочила и принялась ходить по комнате. — Но ты не мог удержаться, верно? Твоя честь потребовала заступиться за даму, невзирая на то, в какое положение ты ставишь эту даму!
Дилан приподнялся на стуле.
— Я… хм…
— Эта история попадет в таблоиды, меня станут обвинять во всех смертных грехах, репортеры и фотографы начнут охотиться за мной на работе. — Мия всплеснула руками. — И как только это дойдет до Гордона, меня уволят. — Повернувшись к Дилану, она ударила себя в грудь. — Мне необходимо закончить обучение. Мне нужна достойная квалификация, чтобы я смогла найти работу.
— Я тебе уже говорил, переходи работать ко мне.
— Я не хочу работать у тебя!
— Конечно. Ты предпочитаешь похоронить себя в каком‑нибудь богом забытом месте и приговорить к вечному одиночеству и покаянию.
— Это мое дело и мое решение.
— Я не могу изменить того, что ты пережила, сидя в тюрьме, но я могу дать тебе возможность наполнить свою жизнь новыми красками. — Горький комок злости поднялся из груди к самому горлу. — И я не Джонни Питерс.
Мия содрогнулась всем телом.
— Я тебе уже говорила, ты здесь ни при чем. Ты ударил человека, Дилан. Этот фотограф может подать на тебя в суд за нападение. Он имеет на это право. А меня ты сделал свидетелем этого происшествия.
Дилан обернулся и встретился с ней взглядом. То, что он увидел, заставило его затаить дыхание.
