Как-то в поезде одна оплошность все же случилась, не ко времени и не к месту, и она только укрепила его решимость никогда больше не сбиваться с праведного пути. Ровно две недели назад он во второй раз нарушил обещание и невольно решил, что старик, скорее всего, привел зятя сюда, чтобы ткнуть его носом в неопровержимый факт. Но как он пронюхал? Что тогда углядел Джордж Портер, не имеет никакого значения. И даже если Джордж что-то и заподозрил, грешок Декстера бледнеет рядом с его собственными похождениями. Так или иначе, после того вечера доктор Портер снова вернулся к добродушно-шутливой манере общения с Декстером, и мужское взаимопонимание между ними только укрепилось.
Очнувшись от мрачного раздумья, он поймал на себе пристальный взгляд тестя.
– Что-то ты в последнее время сам не свой, – сказал старик. – Что тебя гнетет?
Декстер судорожно сглотнул. Интересно, как поступают настоящие прелюбодеи? Но ведь его и вправду кое-что гнетет, он уже месяц подыскивает удобный случай, чтобы выложить старику все как есть.
– Мне нужна серьезная перемена, сэр, – начал он, и у него сразу плегчало на душе.
– Сэр?
Декстер покраснел.
– Виноват, Артур.
– Что за перемена?
– Чисто профессиональная.
– У тебя и так уже большое разнообразие занятий, верно?
– Верно. Только я не на той стороне, на какой надо бы.
Между порывами ледяного ветра до них долетали обрывки музыки, словно где-то играл патефон. Может быть, они стоят на краю земли: вокруг серо-черный пейзаж из воды и льда.
– В твоем роде занятий та сторона или не та – понятия относительные, правда? – спросил старик.
– Я и сам всегда так говорю.
Артур присвистнул:
– Поздновато тебе хворать идеализмом.
Декстер по голосу понял, что тесть усмехается, и сказал:
– Сейчас, похоже, эпидемия.
– На то и война. Это одно из ее побочных благодеяний.
– Я хочу стать честным участником того, что начнется потом. А не пиявкой, – сказал Декстер.
Старик глубоко, а может, горестно вздохнул.
– Жаль, черт побери, что нам приходится делать выбор, который определит всю последующую жизнь, когда мы еще очень молоды.
– Если выбор неверен, надо от него отказаться и выбрать что-то другое, – сказал Декстер. – Пусть даже с запозданием.
От резкого порыва ветра у него заслезились глаза, но старик даже шляпу не придержал. Когда ветер улегся, он сказал:
– Судя по моим весьма ограниченным сведениям о твоих компаньонах и характере их деятельности, переметнуться на другую сторону будет непросто.
– Этот процесс уже идет, причем естественным путем, – сказал Декстер. – У меня есть вполне законные капиталовложения и здесь, и в Чикаго, и во Флориде. И всюду друзья.
– Не сомневаюсь. Ты парень симпатичный. А твой работодатель в курсе этого… естественно развившегося отклонения?
На памяти Декстера тесть впервые прямо дал понять, кого он имеет в виду: мистера К. Изумление мгновенно сменилось другим, пьянящим чувством взаимосвязанности, будто между двумя несовместимыми мирами внезапно вырос мост. А Декстеру мост был просто необходим.
– Наверняка в курсе, – сказал Декстер. – Но решительный шаг должен сделать я.
Старик очень проницателен и наверняка уловил, куда клонит зять, – скорее всего, когда услышал слово “профессиональный” или даже “сэр”. Декстер расправил плечи и глубоко вздохнул.
– Мне пришла в голову одна мысль, – начал он, в последнюю секунду проглотив чуть не сорвавшееся с языка “сэр”. – Может быть, мне стоит перевести мои законные активы и капиталовложения к вам. В ваш банк.
– То есть чтобы мы тебя выкупили, – сказал старик.
– Именно.
Тесть молчал, и это уже добрый знак – скорее всего, он всерьез обдумывает его предложение. Декстер не отрывал глаз от оледеневших гребней волн у самых его ног. Когда-то именно здесь его жизнь потекла по иному руслу, почему бы не рискнуть еще разок?
– Что-то ты не очень логично мыслишь, сынок, – старик выдержал паузу и, как всегда мягко, без нажима продолжил: – Это меня весьма тревожит: я опасаюсь за твою безопасность и за безопасность дорогих мне людей, которые находятся под твоей опекой.
В груди у Декстера что-то испуганно сжалось, но он взял себя в руки и небрежно спросил:
– Как вам мой вариант?
– Ты, Декстер, живешь в свое удовольствие. У тебя чудесная семья. Все тебя знают, уважают, жаждут твоего внимания. Твое имя мелькает в газетах. Ты добился вдвое, втрое больше того, на что у большинства людей уходит целая жизнь. Но все это своего рода недвижимое имущество. Средства эти нельзя пустить в ход нигде, кроме той страны, где они были нажиты.
– Что-то я не пойму, куда вы клоните.
– А ты прочисти мозги, сынок. Прочисти мозги.
“Сынок” – слово уменьшительное, ласковое. Так старик называл Купера.
– По-моему, они у меня ничем не засорены, – сказал Декстер.
– Знаешь, – дружелюбным тоном продолжал старик, – после Великой войны мы стали образовывать консорциумы и при выпуске займов выступали страховщиками, а деньги шли на строительство железных дорог и заводов; при этом мы не подписали с партнерами ни единого контракта, представляешь? Ни с руководством, которое мы давно и хорошо знали, ни даже с теми, кто выкупал у нас бонды для продажи населению. И закона, регулирующего такие транзакции, тогда тоже не было. Все строилось на взаимном доверии и хорошей репутации – ничего другого не требовалось. Что-что, а репутация у нас была! Моя работа и по сей день строится на доверии.
– Но мне же вы доверяете, – не выдержал Декстер. – И доказывали это много раз.
– Да, Декстер, я всецело тебе доверяю. Из тебя вышел бы прекрасный банкир. Настоящий деловой партнер.
За этими фразами крылось огорчение старика: сын Купер, его младший компаньон, несмотря на происхождение, имел мало шансов подняться выше.
– Я очень ценю твою проницательность, – продолжал старик. – Именно поэтому удивляюсь: как же ты сам не догадываешься, что твоя репутация… история твоего успеха… и есть главное препятствие.
Декстер напрягся: нужно перегруппироваться. Почему же он не предугадал такого поворота? А ведь он его предвидел, этот вариант первым пришел ему в голову. Но рассчитывал, что старик, с его влиянием, репутацией и независимостью, от такого аргумента просто отмахнется.
– Мне в голову не приходило, что вас волнует мнение сторонних людей, – проронил он.
– Лично меня не волнует, – возразил старик. – Но в бизнесе у меня нет выбора. Я знаю меру риска и черту не переступлю. Разве я утверждаю, что на сделку с тобой не пойдет ни один нью-йоркский банк? Нет, ничего подобного я не говорю. Есть банки, которые не придают большого значения репутации. Но мне-то это зачем? Зачем превращаться в банкира средней руки в фирме средней руки и всю жизнь доказывать, что ты стал честным человеком?
