Их встретили два морских пехотинца и повели к легковым автомобилям. Декстер быстро и ловко усадил Битси в одну из машин, а сам юркнул в другую, где уже сидели тесть, Табби и водитель, морской пехотинец. Табби мечтала об этой поездке, сама несколько раз в том признавалась, и Декстер снова убедился, что дочь у него растет серьезная и глубокая. Сравнение – занятие для молокососов, однако, усевшись рядом с дочкой на заднем сиденье и глядя на ее взрослую прическу с валиком волос надо лбом, на ее спокойное лицо и искренние пытливые глаза, он подумал: взгляд точь-в-точь как у кузена. Грейди, уже в темно-синей форме, сидел справа от Декстера.
Первым делом они поехали в госпиталь; там уже стояла очередь: мужчины и молодые женщины рвались сдать кровь. Оркестр сборщиков-монтажников играл “Вспомним Перл-Харбор”. Декстер всматривался в лица девушек: вдруг мелькнет та, с которой несколько недель назад он познакомился в клубе. Но – увы, то ли ее в очереди нет, то ли он плохо запомнил лицо и просто ее не узнал. Потом машины остановились, и все вышли посмотреть, как поворотный кран со стрелой, подхватив орудийную башню размером с трамвайный вагон, описывает над водой дугу и опускает башню на палубу стоящего на якоре линкора. Битси вцепилась в руку Джорджа Портера; к счастью, он приехал без Реджины. Пусть теперь он, хотя бы ненадолго, возьмет заботы о Битси на себя.
– Когда выпуск? Недели через три? – не сводя глаз с крана, спросил Декстер у Грейди.
– Да, сэр. Через три с половиной.
– Когда я слышу “сэр”, Грейди, мне чудится, что у меня за спиной стоит офицер.
– И я ему о том же твержу, – не очень к месту вставил Купер.
– Что поделаешь: привычка, с… – Грейди осекся и усмехнулся.
Высокий, прекрасно сложенный парень, в широко расставленных глазах мерцают озорные искорки.
– Когда примерно выйдете в море? – спросил Декстер.
– Чем скорее, тем лучше, – ответил Грейди. – До смерти надоело писать эссе про Пунические войны, когда наша страна воюет.
– Мы вовсе не жаждем поскорее тебя проводить, – отозвался Купер, растягивая каждое слово; он обнял Грейди за плечи – у сына они заметно шире, чем у отца. – Война будет долгая, еще навоюешься.
Грейди напряженно замер в отцовских объятиях:
– Но меня, папа, готовили именно для этого.
Потом их подвезли к корпусу номер 128. Это был огромный механический цех, в нем, дрожа от напряжения, слаженно работали поршни, турбины и блоки, создавая что-то важное, но непостижимое. Ветер с реки продувал цех насквозь, кружил сухую листву, точно конфетти. Табби дрожала от холода. Декстер приехал без пальто, но Грейди держал на руке дедову форменную шинель (старик, как ни странно, перемен погоды не замечал); он подошел к Табби, заботливо набросил шинель ей на плечи. И чуть помедлил, придерживая борта шинели. Вернее, не выпускал из рук закутанную в шинель Табби, а она смотрела на него снизу вверх и улыбалась чему-то своему, сокровенному. Декстер замер, от грохота механизмов у него заложило уши, но он не сводил глаз с дочери и племянника. Что происходит? – спрашивал он сам себя. Ему вспомнился ее красный лакированный “Ларец желаний” с кнопкой, в нем крылась тайна.
Вернувшись в машину, он постарался выбросить тот вопрос из головы. Грейди уже без малого двадцать один год, из них он почти семь лет прожил вдали от дома, с тех пор как поехал учиться в Чоут
[25]. Фактически он уже мужчина, а Табби – еще девочка, ей только-только исполнилось шестнадцать. Правда, прошлым летом они много общались в Ньюпорте: плавали на яхте Купера, играли в теннис, а потом развлекались в клубе. Что там между ними происходило? Грейди, безусловно, человек долга, но есть в нем озорная жилка, неотъемлемая часть его обаяния. Декстер попытался отделаться от этих мыслей. Ну, поцеловал кузен кузину – эка невидаль! Лишь бы тем дело и ограничилось.
Может, у него просто разыгралось воображение?
Наконец, они доехали: последняя остановка, корпус номер 4. Оказалось, это цех металлических конструкций, в нем работает восемьсот девушек. Отличить их от мужчин трудно, особенно сварщиц: все в толстенных рукавицах, лица закрыты щитками. Ориентироваться приходится по росту. Посетителей вели от пролета к пролету, и Декстер постепенно навострился. Вот девушки с горелками в руках. Поодаль другие режут листы металла. А здесь девушки вытачивают из дерева модели строительных узлов для будущего судна. И все они, даже самые хорошенькие, работают буднично, деловито, мол, хочешь – смотри, не хочешь – не смотри. Волосы скрыты под платками. Декстер часто сокрушается, что современные девушки чересчур мягкосердечны, но, похоже, эти дамочки без колебаний возьмут в руки пистолет. Под таким комбинезоном, черт подери, запросто укроется наплечная кобура, и никто ничего не заподозрит.
– Впечатляет, правда? – обратился он к дочери.
– Что именно? – спросила Табби; лицо у нее раскраснелось.
– Девушки эти. Ты же на них хотела посмотреть. Не зря мы сюда приехали, верно?
Но его старания пропали втуне. И он знал почему: Табби с нетерпением ждет встречи с Грейди, верфь ее не волнует. Все – ради встречи с ним.
– Не помню, папа, – сказала она, рассеянно приглаживая волосы. – Мне казалось, что больше всех ты хотел сюда съездить.
Отстояв длинную очередь, Анна подошла наконец ко входу в пункт сдачи крови и тут услышала голос Деборы, замужней женщины, которую Роуз прозвала “неисправным краником”: Дебора спрашивала, есть ли гарантия, что ее кровь достанется не кому попало, а именно ее мужу.
– Извините, о таких гарантиях не может быть и речи, – отрезала медсестра. – Кроме того, не исключено, что у вас другая группа крови.
– Нет, та же! – завопила Дебора. – Я в этом уверена!
– Во дает! – шепнула Роуз.
– Вы уверены? – миролюбиво переспросила сестра, втыкая иглу в предплечье Деборы. – При переливании крови самое главное – ни в коем случае не влить пациенту кровь другой группы. Это очень опасно. Единственное исключение – люди с четвертой группой, им можно вливать любую. Вы случайно не знаете, какая группа крови у вашего мужа?
Ответ потонул в горьких рыданиях. Медсестра умело придерживала руку Деборы, пока неровная красная струйка текла по прозрачной пластмассовой трубочке. Оркестр сборщиков-монтажников играл “Не сиди под яблоней”
[26].
– Они женаты пять лет, – шепнула Роуз. – А реветь она перестанет, можешь мне поверить.
Двадцативосьмилетняя Роуз была старше почти всех замужних женщин в цехе, ее пышные еврейские кудри были предметом зависти всех товарок. Рассказывая про мужа, Роуз закатывала глаза, подпускала шпильки и заявляла, что теперь, когда он уехал, она наконец высыпается. Сынишку Мелвина она называла “приставучкой”, но по лицу было видно, что она его обожает, и Анна поняла, что для Роуз единственный способ выпустить пар – это шуточки и насмешки.
