– С каких это пор Табби играет в бридж? – спросил он.
– Фелисити ее втянула.
– Фелисити?..
– Дочка Бута.
– А-а. – Он плюхнулся на постель в рубашке и брюках. Солнце било прямо в глаза. – Ты про Бу-Бу не говорила.
– Говорила, несколько дней назад. Сегодня у нас сначала партия в роббер и обед, а потом я везу девочек в Сквиб-билдинг, они там будут паковать посылки с пальто: это благотворительная акция “Поможем Британии”.
Перечень мероприятий был не случаен: в нем слышалось стопроцентное алиби. Декстер вытянулся на постели и стал ждать; жена наверняка появится в спортивном костюме, она его всегда надевает, когда едет в клуб. Но жена появилась в новом “капоре” – отороченной мехом шляпке с шарфом; видимо, захотела посмотреться в зеркало – ехать в клуб было еще рано.
– Я рад, что Бу-Бу вовсю пользуется нашим бензином, – сказал он.
– Не Бу-Бу, а Бут.
– Ты же зовешь его Бу-Бу.
– Я знаю его дольше, чем ты.
– И узнаешь еще лучше. Разъезжает на моем бензине.
– Кто бы говорил.
Декстер сел на постели. Гарриет распахнула окна, в спальне сразу повеяло свежим ветром, и заглянуло солнце. Он встал с кровати, подошел к жене и, прервав ее прихорашивание, взял за руки.
– Гарриет, что все это значит?
Она отвела глаза.
– Мне нужно заехать за Табби.
– О чем ты думаешь?
Не выпуская ее рук, он ждал, что она посмотрит ему в глаза. Пусть выскажет, свербила мысль, пусть выскажет все, о чем догадывалась; пора им положить этому конец и забыть.
– Я думаю, что хочу закурить.
– А еще?
– Наверно, пора заправить машину.
– А еще?
– Какой-то ты сегодня странный, Деке. Даже не по себе становится.
Наконец-то она повернула к нему лицо в норковой рамке и посмотрела прямо в глаза.
– Что еще? – тихо спросил он.
– Какой-то беспокойный. Нерадостный. И который уж месяц.
– Что еще?
– А этого мало? – раздраженно спросила она. Но глаз не отвела.
– Если больше ничего, то достаточно.
– Ты сам не свой. Папа тоже так считает.
Она отняла у него руки, взяла с комода портсигар, достала сигарету и вставила между сурово сжатых алых губ.
– Вот как, – проронил Декстер и поднес жене ее ониксовую зажигалку.
– Не надо было все это тебе выкладывать, – сквозь струю дыма проговорила она. – Да ты меня вынудил.
– Твой отец тоже так сказал?
– Дай слово, что не выдашь меня.
– Даю.
Он снова опустился на кровать, стараясь не показать охватившего его смятения. Старик, конечно, о многом догадывался, но это не важно. Ведь Декстер без малого сам ему все выложил. Но если его стали обсуждать вслух, тем более при Гарриет, тогда дело другое. Выходит, он стал предметом семейных пересудов.
Декстер жадно вдыхал дым от сигареты жены, ему мучительно хотелось закурить.
– Когда?
– Да как-то мимоходом, к слову пришлось.
– Недавно?
– Не помню. Выбрось из головы.
– Черта с два не помнишь.
Он познакомился со стариком много лет назад в охотничьем клубе, и с той первой встречи они всегда разговаривали откровенно, без экивоков. С чего вдруг родне понадобилось обсуждать Декстера? Он был глубоко уязвлен, но не хотел, чтобы жена это заметила.
– Может, поедешь с нами? – предложила Гарриет, подсаживаясь к нему на кровать.
– Чтобы играть в бридж с Бутом? – фыркнул он.
– Пусть Табби играет. Мне не обязательно.
Она взяла его за руку. Но избегала смотреть ему прямо в глаза.
– Ты нервничаешь, – заметил он.
– Раньше ты любил туда ездить.
– Из-за чего ты нервничаешь?
– Я вижу, что все это тебя глубоко задело, и мне больно за тебя, вот и все.
– Я просто устал.
Он и сам не понимал, что между ними происходит: то ли что-то важное, то ли сущая ерунда. Но чтобы понять, ему надо выспаться.
Он поднялся и стал задергивать шторы. Гарриет погасила сигарету.
– Я тоже прилягу, – сказала она и придвинулась к нему вплотную, распластав у него на груди тонкие длинные пальцы.
Сквозь рубашку он кожей чувствовал их прохладу. Гарриет сняла шляпу, и ее темно-рыжие волосы рассыпались по плечам.
– Я думал, тебе уже надо ехать.
– Табби не обидится, если я припоздаю.
Когда она улыбается, уголки губ у нее слегка опускаются, придавая лицу чуть-чуть капризное выражение. До чего же он любит эту ее улыбку! Декстер вдохнул запах ее волос, и в нем шевельнулся червячок недоверия. Перед ним, слишком близко к нему, стояла красивая незнакомка и робко пыталась его соблазнить. К этой женщине я больше в жизни не прикоснусь, мелькнуло у него в голове.
– Ты лучше поезжай, детка, – сделав над собой усилие, ласково сказал он.
Его внезапное отвращение к жене очень опасно: это яд, безвредный, только пока Гарриет ни о чем не догадывается.
Декстер лежал с закрытыми глазами, прислушивался и ждал. Когда хлопнула входная дверь – значит, жена уехала, – он заснул, но то и дело просыпался, во рту пересохло. Окончательно проснулся, как всегда, в полдень; принял душ, оделся и собрался ехать в бар “У Хиля”. Голова еще побаливала, но чувствовал он себя намного лучше. Что же все-таки случилось с Гарриет? Вроде бы ничего страшного, решил он.
Вынимая пальто из шкафа с верхней одеждой, он почуял или скорее услышал, что в доме есть кто-то еще.
– Эй, кто там? – крикнул он.
В ответ послышалось что-то невнятное; близнецы, догадался Декстер, сегодня же суббота. Он поднялся наверх и без стука распахнул дверь: он частенько так входил в детскую, чтобы застать мальчишек врасплох. Но увидел их испуганные мордашки и устыдился. Филип не без труда натягивал на себя рубашку. Краем глаза Декстер заметил на животе сына здоровенный шрам: след операции по поводу аппендицита; волна жалости и раскаяния затопила Декстера. Он рванулся к нему, хотел обнять. Но мальчик смотрел на него настороженно:
– Что-то плохое случилось?
– Нет-нет, – поспешно ответил Декстер. – Слава богу, нет.
Он уже несколько недель не заглядывал к ним в спальню – в наказание за то, что они норовят участвовать в любых дурацких конкурсах ради никому не нужных призов. Но в последнее время детская совершенно преобразилась. Ни роликовых коньков, ни горнов, ни гармоник; даже рогаток не видно.
