– Так, – сказал остановивший его сотрудник дорожной милиции, – машину на стоянку, тело в морг.
– Почему? – Возмутился Гусейн, – я проехал полстраны, пересек до этого государственную границу и теперь, выходит, у меня документы не в порядке?
– Во-первых, – документы на украинском языке, во-вторых, у машины истек срок технического осмотра.
– Как истек? – удивился Гусейн, – на талоне указан крайний срок окончания – ноябрь, и сейчас ноябрь, то есть еще тринадцать дней. А документы – да, часть на украинском, часть на русском, ну и что из этого?
– Ничего не знаю, – ответил представитель власти и ушел к себе в помещение, забрав документы.
Возмущенный Гусейн потребовал аудиенции у начальства, но пожилой подполковник, выслушав его, снова отправил его к своему подчиненному. Поговорив на повышенных тонах и поняв, что без уплаты взятки не отпустят, Гусейн просчитал в голове, сколько километров до дома, и, отложив деньги, достаточные, по его мнению, для покупки бензина, протянул остальные милиционеру. Тот посмотрел на предлагаемую сумму и, посмеявшись, сказал: «Этого мало, давай еще», – и не удовлетворившись всеми деньгами, что были у Гусейна, забрал еще две коробки конфет из салона микроавтобуса, которые Гусейн собирался раздать на кладбище за упокоение души брата, согласно горским обычаям. Через двести километров бензин закончился, и Гусейн со своим мертвым братом остался один на один с дорогой. К обеду следующего дня он остановил грузовик с номерами своего региона и, объяснив ситуацию, попросил денег. Так, попрошайничая и клянча деньги на бензин и еду, он доехал до своего села. Когда он доехал до дому, по его почерневшему лицу отец понял, что что-то случилось в дороге, но расспрашивать ни о чем не стал, и вскоре после похорон брата Гусейн куда-то уехал. Вернулся он только через два с половиной года. Именно такой срок заключения дал ему суд маленького городка в Ростовской области за избиение сотрудника дорожной милиции. Его спасло то, что сотрудник был не на дежурстве, а дома, и суд, посчитав, что на почве внезапно возникших неприязненных отношений, Гусейн вызвал из дома отдыхавшего после дежурства старшину милиции и избил его, и поэтому квалифицировал сие происшествие как бытовой конфликт. Вернувшись, Гусейн обнаружил, что в селе и районе все поделено, а в городе нет места таким, как он, и после долгих мытарств с поисками работы он случайно встретил своего сослуживца по армии, который и пригласил его сначала к себе в гости, а затем и послушать, о чем говорит проповедник, приехавший из какой-то арабской страны. Гусейна тот не впечатлил, но оказанная ими материальная помощь оказалась как нельзя кстати, и, так как он был человеком, помнящим как хорошее, так и плохое, вскоре оказался втянут в гражданское противостояние в соседней республике. Возможно, он и сгинул бы где-нибудь в ходе войны, но у Гусейна сохранился очень редкий дар, – честность – обычно пропадающий у людей в период первоначального накопления капитала или в ходе каких-нибудь заварушек, когда бывает сложно найти правых или виноватых. И люди ему верили, верили, когда он их звал за собой или призывал не вмешиваться в чужие конфликты. И вот это самое качество и выдвинуло его из общей среды, сделав этаким народным разрешителем споров. Так, наверное, он и прожил бы, устраивая чужие судьбы, миря кровников или соединяя судьбы, как в случае у Анвара с Айшой, когда между ним и главой района перебежала черная кошка из-за денег, выделенных селу, на преодоление последствий военных действий. На ультиматум согласиться с верхушкой района, как именно разделить деньги, где с одной стороны были глава района, шеф милиции и прокурор, а с другой стороны он и несколько односельчан, он выбрал сторону односельчан, и вскоре был объявлен вне закона. От него отказались все те, за кого он влез в этот конфликт, и, оказавшись в одиночестве, Гусейн много думал о том, как так получилось, что люди легко предают, на словах являясь истинными правоверными, при случае отказываются и от веры, и от чести. В конце концов, он сделал для себя вывод, что власть в регионе заинтересована только в собственном обогащении и укреплении влияния, а власти в Москве готовы закрывать на все это глаза в обмен на лояльность. Глава района, который возглавлял одновременно и политический совет правящей в стране партии, не стеснялся в методах утверждения своего влияния. Гусейн знал, что больше десятка людей было убито по его приказу, и, как правило, тот отдавал приказ на убийство, когда видел, что человек не согласится с его требованиями и не сломается под угрозами. Но, как и всякий мелкий местный диктатор, который доказал федеральному центру свою верность и умение управлять территорией, и которому был дан определенный карт-бланш на любые репрессивные действия, являлся человеком умным и даже со своеобразным чувством юмора. В какой-то момент рассорившись с начальником милиции, он приказал ликвидировать его, и затем на траурном митинге на его похоронах, обещая наказать убийц, как он выразился в адрес покойного, «доблестного начальника милиции и грозы преступного мира», призвал жителей поддержать его, чтобы назвать улицу, на которой жил начальник районной милиции, его же именем, не дожидаясь десяти лет после смерти, как того требовал закон. Гусейн, который видел все это и успел вовремя уйти в горы, клял во всех своих бедах русских и федеральные власти, которые, по его мнению, и развели все это беззаконие ради удержания в покорности доставшиеся им после распада Советского союза территории, заменив достаточно продуманную коммунистическую систему управления территорий, основанной на идее «красной империи», позволявшей держать в мобилизованном состоянии десятки этносов, до грубой и примитивной политики восемнадцатого века с опорой на вновь созданную колониальную администрацию и компрадорскую буржуазию.
Анвар знал все это, знал и то, что Гусейн, возможно, виновен не больше, чем все те, кто окружил его в том ущелье, но он также видел, что Гусейн сегодня мертв, а он – Анвар – жив, и рядом лежит его любимая жена, и, возможно, будет жить и завтра, если будет дружить с властью. Так он успокаивал себя и свою совесть. Но все равно ему чертовски было жаль старину Гусейна, одного из немногих, кто чтил традиции предков и верил в честную, бескорыстную дружбу. Так, ворочаясь, он и провел всю ночь, пока не заснул к утру тяжелым сном, да и то ненадолго. Разбудила Айша, растормошив его, сообщив в ответ на его недовольное бурчание о том, что наступило время утренней молитвы, а потом его окончательно поставил на ноги звонок капитана Султанова, требовательным тоном сообщившим ему, что в семь тридцать утра надо быть в условленном месте по важному делу.
* * *
Арс с дядей Рассветом с утра укутали лозу на случай непредвиденных морозов, и, попив чаю, гость попросил разрешения сходить в город. На вопрос дяди Рассвета он не смог ответить, что ему там нужно или за какой надобностью он туда идет, подвергая себя риску, но, тем не менее, он предпочел пройтись по городу, нежели сидеть дома и смотреть телевизор. Его натура требовала хоть какой-то полезной деятельности, и в этот раз он пришел в морской порт, рассчитывая найти работу по душе. Однако, замершие в строгом молчаливом строю краны и пришвартованные к пирсу корабли, на которых не было видно людей, давали знать, что работы тут нет и не предвидится, и, видя это запустение, под жалобно-тревожный клич чаек он повернул назад в надежде, что в центре города найдет что-либо приемлемое. Купив в киоске пару местных газет, он углубился в чтение объявлений. Город, как он понял из газет, жил только торговлей и службой в разных учреждениях. Его удивило, что в разделе «Работа» нет вообще объявлений о вакансиях. На ум ничего нового не приходило, и, размышляя о бесполезности человеческого бытия, он добрался до бульвара, где пенсионеры, несмотря на холод и ветер, играли в шахматы, и, постояв немного, понаблюдав за перипетиями шахматной партии, он спросил, который час, у одного из зрителей и, услышав время, решил навестить учителя. Сегодня ему повезло, возле учителя никого не было, и он, сев на стульчик рядом с кроватью, дотронулся до руки дремавшего.
