– Давай, – нехотя согласился тот, – только ненадолго, мало ли, могли засечь, кто-то мог увидеть.
– Да кто нас увидит ночью в этом лесу? Ближайшее село в километрах пятидесяти, – отвечала она, пытаясь перевести дыхание. – Скоро дорога, и надо подумать, как найти транспорт, ты остановишь машину или я?
– Наверное, лучше ты, – ответил спутник, – увидят, что голосует на дороге беременная женщина, думаю, долго не придется стоять? А если кто спросит, едем в больницу на обследование, так вроде?
– Так, так, – ответил ее спутник и, внимательно посмотрев на нее, спросил, – ну ты как? Идти можешь?
– Да, могу.
– Ну, тогда пошли потихоньку.
Когда они подошли к обочине дороги, мужчина достал из кармана несколько влажных салфеток и, опустившись на одно колено, тщательно протер ими обувь спутницы, выбросил их, затем такими же влажными салфетками заботливо вытер ей лицо и произнес: «Да поможет нам Всевышний!»
– Иншаллах, – ответила она, не спеша пошла к проезжей части и, остановившись возле ржавого дорожного знака, обозначавшего пересечение с главной дорогой, стала ожидать попутную машину. Увидев приближающийся микроавтобус, она подняла руку и, когда тот остановился, спросила водителя: «В город?»
– В город, – прокричал тот через опущенное пассажирское окно, – семьдесят пять рублей. Едете?
– Да, – ответила она.
Пробравшись через чьи-то вещи, они плюхнулись на свободные места в самом конце салона маршрутки и, прижавшись друг к другу, расслабленно задремали. Ото сна их отвлек голос водителя: «Передаем за проезд, оплачиваем, за проезд передаем!» Мужчина, порывшись в карманах, достал две мятые купюры достоинством в сто и пятьдесят рублей и передал вперед. «Возьмите, пожалуйста». Приняв деньги, водитель прокричал, как они поняли, уже для всех: «Пожалуйста, предупреждайте об остановке заранее, чтобы резко не тормозить». Она взяла его за руку и, расслабленно посмотрев на спутника, улыбнулась ему:
– Ну вот, скоро будем в городе, положишь меня в больницу, Иншаллах, и подождешь меня, ладно?
Тот улыбнулся в ответ:
– Конечно, я буду ждать тебя и нашего, – тут он запнулся и продолжил: – ребенка. Мне все равно, мальчик или девочка, правда ведь?
– Да, правда, кого бы ни послал Аллах, мы должны быть счастливы, – и вновь с тревогой взглянув на спутника, спросила: – ты ведь не бросишь нас?
– Нет, Успокойся, Айша, – прошептал тот, назвав ее по имени, – тут люди.
– Прости, прости, – прошептала она в ответ и замолчала.
Сидевшая на соседнем сидении старушка в толстом шерстяном платке, участливо глядя на ее живот, спросила:
– Может, помочь чем, доченька?
– Спасибо, – в один голос ответили они, – все в порядке.
Когда уже подъезжали к городу, мимо с воем сирен в противоположную им сторону промчалось несколько милицейских машин, она вновь со страхом сжала его руку, шепча какие-то молитвы. Пассажиры маршрутного автобуса были заняты своими делами и не обращали внимания на волнение беременной женщины, мало ли что испытывают женщины на последних сроках и, собственно, капризы женщин, измотанных ожиданием родов, – обычное явление. В тревожной дреме, время от времени испуганно оглядываясь вокруг, она вспоминала свою жизнь, родителей из далекого села, пыталась успокоить себя, что все будет хорошо, но память цепко напоминала о прошлом, на давая расслабиться, а скорые роды, если они состоятся, всего-навсего передышка.
Ей было шестнадцать, когда к ней посватался сельчанин, и уже перед школьными выпускными экзаменами, придя из школы домой, она была немало удивлена, что малознакомые женщины обнимают ее, кто-то укрыл ее новой цветастой шалью, а на руку надели кольца и по выражению лиц своих родителей Айша поняла, что все уже решено. Она не успела даже расплакаться, как-то возразить родителям, но ее никто и не слушал. Младшие сестры облепили ее, поздравляя с предстоящим замужеством, и Айша как-то неожиданно даже для себя сникла и сдалась. Братьев у нее не было. В мечтах осталось желание поступить в мединститут после окончания последнего учебного года, увидеть далекие страны, моря, новых людей. Она знала, как прожила жизнь ее мать, тети и бабушки.
Село, где они жили, находилось далеко от города, когда-то существовавший колхоз с приходом перестройки распался, и люди занялись кто чем мог: бывший председатель колхоза и парторг неожиданно оказались собственниками колхозных земель, и кто мог, подался в город, остальные занимались натуральным хозяйством и редкими сезонными заработками. Свадьбу было решено сыграть уже через месяц, и, сдав последний школьный экзамен, они всей семьей стали готовиться. Как раз за месяц привели в порядок покосившуюся ограду, покрасили ворота, побелили дом, и съехавшиеся за три дня родственники помогли завершить последние приготовления, а сестра ее матери вызвалась выступить в почетной роли «Абай Катун» – сопроводительницы, которая засвидетельствует невинность невесты и, собственно, завершит тем самым передачу Айши в другую семью. Жениха своего она увидела за несколько дней до свадьбы, и сейчас по прошествии времени никак не могла вспомнить его имени. Он окликнул ее, когда она с подружками выходила из школы, получив аттестат. Подружки со смехом и шутками в ее адрес убежали, оставив их одних. «Здравствуй, – сказал он, глядя снизу вверх, – я и не знал, что ты выше меня, – и вновь оглядев ее с ног до головы, добавил: – А если будешь на каблуках, то вообще, наверное, как каланча, – и засмеялся, обнажив ряд мелких белоснежных зубов. – Ну ничего, я вот познакомиться хотел с тобой, давно здесь не был, в городе я учусь, – скромно заявил он, – в автодорожном техникуме, гаишником хочу стать, они все богатые, и туда берут после автодорожного техникума. – И снова улыбнулся. – А ты красивая». И ушел. Она растерянно смотрела ему вслед, думая о том, что, видимо, с этим человеком и придется провести всю свою жизнь. Про жениха она еще знала, что тот не знает родного языка и, однажды приехав на летние каникулы, спросил у собравшихся у клуба ребят: «Детский сеанс барму бля?», что на его эсперанто означало «Будет ли сегодня детский сеанс в кинозале?». После этой знаменитой фразы он надолго стал героем сельских анекдотов, но, как известно, время лечит, иногда – очень многое.
За несколько дней до свадьбы ей принесли подарки в двух чемоданах. Все тётушки, соседки, подруги перебирали каждую вещь, внимательно изучали бирки и ценники, осмотрели пару колец и золотых сережек, что подарила сторона жениха, и удовлетворенно заявили, что очень даже неплохо. На свадьбе она сидела в своей комнате с подругами и «Абай Катун» – свидетельницей девственности, ожидая приезда жениха. И вскоре по реву сигналов она поняла, что они приехали, в комнату тут же вошли гостьи – родственницы жениха, и, выведя ее за руку во двор, жених под музыку лезгинки станцевал с ней, сделав круг по двору перед сидевшими за столами гостями, и, посидев для приличия несколько минут перед гостями, она с женихом и подругами села в машину, и они поехали в дом жениха.
Утомленная танцами, вначале с отцом жениха, его дядьями, многочисленными друзьями и Бог еще знает кем, вскоре она оказалась с женихом с глазу на глаз. А тот, повалив ее на кровать, начал лихорадочно сдирать с нее свадебное платье и вскоре, добившись своего, захрапел, то ли от выпитого на свадьбе, то ли от усталости. Следующим утром вошедшие женщины и «Абай Катун» не обнаружили красного пятна на простыне, подняли шум, разбудили жениха, и тот нисколько не стесняясь, заявил, что невеста не девственница и ее надо отослать обратно. Заступившуюся за ее честь «Абай Катун» вытолкали из комнаты, и оставшиеся женщины стали выпытывать у Айши, с кем она была до этого дня. В шоковом состоянии бедняжка ничего не могла ответить, ей было стыдно и больно, впервые в ее жизни к ней притронулся мужчина, а тут, обзывая проституткой и шалавой, у нее выпытывали, с кем она спала до этого. Вскоре пришли родители жениха и потребовали у сына поступить по обычаю – выбросить несостоявшуюся невесту из окна. И, хотя спальня была на первом этаже, она никогда не могла забыть этот её «полет» из окна; плачущую в изодранном платье ее привезли домой, где на нее с кулаками набросился отец и, не скупясь на оскорбления, требовал немедленно признаться ему, с кем она гуляла.
