Войдя в кабинет, он первым делом налил себе выпить, двести грамм водки он проглотил, не почувствовав ни вкуса, ни запаха, затем опустился на свое рабочее место и стал думать. «Совсем все не так, – думал он, – вроде и кадровик, и доктор в один голос твердили о моем отдыхе, а что даст этот отдых? Ничего. Клизмой еще никому душу не вылечили. Да и сам я давно чувствовал, что свернул не на тот путь. А все верил обещаниям начальства о скором переводе в тихое и спокойное место. А что в итоге? Галлюцинации или бред, чуть ли не каждую ночь. Не было ведь такого, когда работал простым оперативником, выслеживая воров карманников или грабителей и убийц, и люди были благодарны мне. Работа должна приносить удовольствие, ну или хотя бы удовлетворение от того, что ты делаешь нужное дело. Здесь, в своем бункере я как-то упустил себя и стал мясником, получающим удовольствие от пыток, крови и чужих страданий, даже не могу никому сказать, чем же таким я на своей службе занимаюсь. Да если и скажу – будут шарахаться как от прокаженного… Надо начать новую жизнь, только пока не знаю как. Тяжело даже самому себе признаться, что не прав. И надо с учителем поговорить, прояснить одну нестыковку, причем ключевую, от его ответа многое будет зависеть». Он налил себе еще сто грамм водки, залпом выпил и стал в ящике стола искать сигареты. Он практически не курил, но держал в столе пачку-другую на всякий случай. Пошарив в нижнем ящике стола, он нашел мятую пачку сигарет и, достав одну, закурил. «Вот так, – продолжил он размышления, – делаешь что-то, ковыряешься в надежде на лучшее будущее, а в итоге оказывается – пустота, круглый ноль и никакого просвета». Раздумья его прервал доктор, тоже, как ни странно, явившийся несколько раньше обычного.
– Здорово, начальник! Что, водку с утра хлещешь? – с некоторой фамильярностью спросил доктор.
– Да. А что? Ты будешь?
– Наливай, – согласился доктор, – работа у нас говно, хоть отвлечемся немного.
– Как съездил, я слышал, ты там на операции был? – спросил доктор.
– Да вроде ничего, побыл полдня и погнали обратно, мол, занимайся своей работой.
– А с чего тебя туда понесло?
– Да все путем, шефа увидел, инструкции получил и назад, нет худа без добра.
– И что шеф сказал по Махмуду?
– Сказал, чтобы в следующую среду предоставил распечатку допроса, так что время есть.
– На что время есть? – переспросил доктор. – Какую распечатку ты ему дашь? Если затевать все это, надо делать сегодня или завтра. Потом времени не будет. И еще, там с учителем новенький в больничке, я его подлечил, так что он твой, можешь забирать.
– Не сегодня.
– Почему?
– Сегодня я буду думать, я решил, что надо взвесить все. И беру себе один отгул. Я никого сегодня не допрашиваю. Разве что поговорю с учителем.
– Только поговоришь?
– Да, только поговорю, мне нужно проверить одну вещь.
– Что за вещь?
– Тебе этого не понять.
– Как это?
– Так.
– Мне надо присутствовать?
– Нет, не надо. Я же сказал, я буду только беседовать.
– Ну, ладно, беседуй, я хотел отлучиться по делам, родительское собрание у младшей и все такое, разрешаешь?
– Давай, конечно, выйдешь от меня, передай, чтобы учителя привели.
– Ладно, спасибо, до завтра.
– До завтра.
Дверь за доктором закрылась, и майор, затянувшись сигаретой, снова погрузился в раздумья.
– Разрешите войти?
– Входите.
Дверь открылась и охранник ввел учителя.
– Товарищ майор, доставил, как приказали.
– Спасибо, можешь идти.
– Есть.
Учитель стоял посреди комнаты допросов, ожидая, что будет дальше, и готовясь к худшему.
– Ну давай, садись, – сказал майор и указал на стул.
– А что, – поинтересовался учитель, – опять неформальная беседа?
– Да, представь себе. Доктор сказал, что ты уже в форме и готов страдать дальше, – пошутил он.
– Ну, раз так, – обреченно ответил учитель. – Начинайте.
– Да не кисни ты, – усмехнулся майор, – мы же договорились, просто беседуем.
– Ладно, а о чем?
– Послушай меня внимательно, от твоего ответа сейчас зависит многое: твоя жизнь, твоего сокамерника и, может быть, моя. Но ты должен ответить честно. Согласен?
– То есть просто ответить на вопрос?
– Да, просто ответить на вопрос. И причем результат ответа никак на тебе не отразится, ни в лучшую сторону, ни в худшую, то есть никак.
– Но вы же сказали вначале, что моя жизнь может зависеть.
– Ну, это фигурально было высказано и не несло в себе угрозы лично тебе, и вообще, тебе жалко за свою жизнь? Неужели ты не понял, что все мы давно барахтаемся в дерьме, что здесь, что за забором этой тюрьмы? Люди там, за стеной, живут, влюбляются, рожают детей, учат других мудрости, стараясь не видеть дальше своего носа и не чувствовать вони, в которой живут. Живем понарошку, играем в нее, а жизнь-то надо прожить по-настоящему, иначе она и закончится, как игра тряпичной куклы на пальце у кукловода.
– Странно слышать это от вас. Никогда бы не подумал, что вы способны до такого додуматься. Можете спрашивать.
– Как ты убил Магомедова Махмуда?
– Как убил?
– Да, как убил.
Учитель немного задумался, но потом все же решился и ответил:
– Ну я проснулся ночью, когда его привели, хотелось пить, окликнул его, а он не отвечает, подошел, смотрю, хрипит, вы как-то очень уж по-скотски с ним обошлись, похуже даже, чем со мной на первом допросе. Вот чтобы он не мучился, я его подушкой и накрыл. А как вы догадались?
– Если я тебе скажу, ты сочтешь меня сумасшедшим.
– Ну а все-таки? Хотя после вашей вступительной речи уже трудно чему-то удивляться.
– Я видел во сне всех, кого убил, даже тех, кого косвенно, Махмуда там не было.
– Галлюцинации?
– Называй как хочешь, я бы назвал кошмарами, но весьма правдивыми. Словно присутствуешь в другой реальности, не такой, как здесь. У меня даже есть лучшее для этого слово – предупреждение.
– Предупреждение кому?
– Мне.
– Интересно, я бы даже сказал занятно, а вообще в мозгу могут происходить самые разные биохимические процессы. Поэтому трудно судить о том, чего нельзя исследовать.
– Свою пургу по биохимии можешь нести своим ученикам, и вообще я хочу закончить все это.
– Как это закончить?
– Я тебя отпускаю на свободу. Я так решил.
