В больничной камере, куда его привели, пахло так же, как и в камере, где он недавно сидел, только к привычному букету был подмешан дополнительно запах каких-то лекарств и протухшего человеческого мяса. Но, в отличие от его одиночной камеры, здесь в углу стоял почерневший фаянсовый унитаз с древним чугунным бачком, подвешенным почти под потолком, и капроновым шнуром с привязанной на конце стальной гайкой вместо цепочки. Охранник передал его доктору и, приковав к одной из свободных кроватей цепью, ушел. Учитель озадаченно оглядел свою ногу, подергал цепь и, чтобы железо не натерло ногу, намотал на щиколотку кусок ткани, оторвав ее от рубашки. Длина цепи, видимо, позволяла присесть, повернуться на бок или на живот и даже встать, чтобы дойти до унитаза, но подойти к двери или к другому арестанту было невозможно. Учитель присел на кровать и огляделся. Кроме него в камере находились еще двое людей, также пристегнутых цепями. Две другие кровати пустовали. Ближайший к нему арестант лежал на кровати с перебинтованными ногами и молча смотрел в потолок. Он почти не шевелился, словно спал. Другой арестант на кровати в дальнем углу был дополнительно привязан к кровати, на его туловище был надет пластиковый мешок, туго перемотанный скотчем в районе плеч и пояса. Для того, чтобы тот мог дышать, на уровне рта была сделана прорезь, и, видимо, то ли прорезь была не на месте, то ли мешок сместился, когда тот дышал, полиэтилен то прилипал к лицу, то надувался, а потом с шумом из него выходил воздух. Доктор, сидевший к нему спиной за столом, закончил что-то писать и, повернувшись к учителю, как бы пытаясь пошутить, произнес:
– Добро пожаловать к нам уважаемый! Это, конечно, не «Хилтон», но здесь лучше, чем в камере: во-первых, я буду стараться поправить твое здоровье, ну и, во-вторых, тут тебе есть с кем поболтать. И запомни, когда меня тут не будет, не советую пытаться разомкнуть цепь или передвинуть кровать, это бессмысленно.
Сказав это, доктор встал, собрал какие-то бумаги, достал из ящика стола увесистую связку ключей и вышел, заперев за собой дверь.
* * *
В это же время в родном селе учителя небольшая процессия, состоявшая исключительно из мужчин, во главе с местным муллой и директором школы возвращалась с сельского кладбища. По обескураженным и растерянным лицам мужчин было видно, что они обсуждают какую-то наболевшую проблему, решить которую им самим не по силам. Мужчины шли, образуя нечто вроде полукольца, чтобы слышать оживленную дискуссию муллы и директора школы. Люди шли, не обращая внимания на каменистый серпантин и идущую вверх дорогу, на сентябрьское солнце, которое нещадно палило, словно забыв, что на дворе уже осень.
– Вот ты говоришь, не лезь не в свое дело. Ну и что? – раздавался голос директора школы. – Он что убил, ограбил кого-то? Она-то тут причем? Внука забрали неизвестно за что, правда, говорят, потом отпустили, но он так и не вернулся. Ясно, как божий день, что не отпустили, – продолжал директор, – ему просто больше некуда было идти, кроме как в село. И этот обыск у них дома. Зачем омоновцу надо было бить старую дряхлую женщину прикладом по голове? Ну и что, что она возмущалась? И что нашли? Да ничего. Ну хорошо, – продолжал кипятиться директор, – ну хотя бы в больницу можно было разрешить ее отвезти?
Мулла молча кивал головой, словно соглашаясь с директором, остальные мужчины слушали разговор, стараясь не пропустить ни единого слова. Наконец, они дошли до дома учителя, где перед покосившейся калиткой стояли несколько заплаканных женщин, и мулла, обратившись к присутствующим, сказал:
– Давайте теперь общими усилиями уберем тут, заколотим двери и окна, наведем порядок во дворе. Дом будет закрыт, пока хоть кто-то не вернётся, корову и кур на время передадим соседке. Она же будет присматривать за огородом. Согласны?
– Да, – недружным хором ответили собравшиеся.
Войдя в дом, люди принялись собирать разбросанные по полу вещи, складывать книги, какие-то научные журналы, которых у учителя было огромное количество, вынесли во двор мешок картошки, полмешка риса, мешок муки и несколько пачек сахара рафинада и, заколотив гвоздями двери и окна, вновь собрались у калитки. Передав соседке – худощавой женщине лет шестидесяти – весь этот небогатый запас и напутствовав ее в том, чтобы та добросовестно присматривала за домом и оставшейся живностью, люди разошлись по домам. Шел домой и директор школы, понурив голову и пытаясь сообразить, чем же вызвана эта цепь последовательных событий, перемоловших судьбы людей, он снова и снова клял себя за малодушие, за то, что, поверив приехавшим милиционерам, вверил им ни в чем не повинного учителя биологии. Вспоминал он, как вызвал Мазгара прямо с урока и как потом бежал за машиной, увозившей его лучшего учителя. Вспоминал, как тот после одиннадцатого класса пришел к нему и сказал, что собирается стать учителем, а потом на протяжении нескольких лет приезжал на прохождение практики в его школу. Уже подходя к своему дому, он заметил серебристую автомашину с затонированными наглухо стеклами, стоявшую возле ворот его дома. «Интересно, кого это принесло», – подумал директор. Заметив его, из машины вышел человек и окликнул по имени-отчеству. Директор остановился, незнакомец с улыбкой подходил к нему, словно они были знакомы не один десяток лет, и, подойдя ближе, достал из нагрудного кармана красную книжечку, развернул ее чтобы директор увидел фотографию, имя и должность, и предложил: «Давайте пройдемся».
– Ну давайте, – нехотя согласился директор.
– Ну, как настроения в селе?
– Так себе, – ответил директор, – что за у вас странная привычка, сначала накуролесить, а потом выяснять, кто и как к этому отнесся?
– Ну, во-первых, это не мы, а милиция, и в общем, конечно, признаем, что есть определенные перегибы, но мы с ними боремся.
– Вы называете перегибом ударить старую женщину прикладом по голове, после чего через сутки она умирает?
– Да. Я слышал об этом, прокуратура разбирается и наверное разберется, и виновные понесут наказание.
– А когда отпустят моего учителя биологии?
– Вот об этом я и хотел поговорить, нам сказали, что его уже отпустили, но он где-то скрывается, видимо боится возвращаться в село.
– Вы хотите, чтобы я поверил в эту байку?
– Нет, я бы хотел, чтобы вы не поднимали шум, не подключали депутатов разных уровней, и это просьба нашего руководства, а мы сделаем все, чтобы найти вашего учителя биологии.
– Посмотрим.
– В смысле?
– В том смысле, что жители села должны увидеть, что убийца пожилой женщины наказан, что огульно обвиненный во всех смертных грехах ее внук должен вернуться домой целым и невредимым. Чего непонятного?
– Суровый вы человек!
– Какой есть, мне шестьдесят восемь лет, и все те, которые моложе сорока четырех, так или иначе учились у меня, и кое-кто из них стали известными в республике людьми. Поэтому замолчать эту историю вам не удастся.
– Хорошо, я передам руководству содержание нашего разговора и еще раз заверяю вас, что мы предпримем все меры.
