На самом деле историй и каких-то событий, изложенных в книге, никогда не было, они являются вымыслом автора. Любое совпадение имен, фамилий, событий является случайным, автор не несет за это ответственности.
Земля на сельском кладбище, больше напоминавшая спекшуюся с глиной размолотую скальную породу, всегда доставляла неудобства копавшим ее людям. Неумело ковыряя ломами и принесенной кем-то киркой, несколько молодых людей, вызвавшихся добровольцами, выдалбливали очередную могилу для своего земляка, которого должны были привезти если не к заходу солнца, то уж на следующий день точно. Рассказывая друг другу всякие смешные истории, чтобы поднять себе настроение, они время от времени возмущались выбору предков, определивших когда-то очень давно настолько непригодное для кладбища место. Наконец, достигнув нужной глубины и выбравшись из свежевыкопанной ямы, они присели отдохнуть. Подошедший к этому времени имам удовлетворенно взглянул на их работу и похвалил, обещав, что их благодеяние непременно будет зачтено на небесах. Убедившись, что парни не повредили другую могилу, впритык к которой и была вырыта новая, он сообщил, что сегодня тело, скорее всего, не привезут, а привезут, возможно, только завтра, и, еще раз поблагодарив ребят, предложил разойтись по домам.
– Открывай! – приказал кто-то, железная дверь со скрипом отворилась, и в камеру затащили худощавого человека с мешком на голове.
– К стене! Ноги расставил! – Привычным движением достав ключи от наручников, неизвестный снял их и, сорвав с головы задержанного мешок, заявил: – Ну все, теперь тобой будут заниматься другие, а за то, что ты при задержании укусил меня за руку, вот тебе, сука!
Задержанный даже не успел отреагировать на удар, с глухим стоном он упал на бетонный пол, пытаясь нащупать очки, которые слетели при ударе. Правда, пользы от них уже не было никакой, так как стекла разлетелись вдребезги, и осколки редким ледяным узором раннего инея украсили серый бетонный пол. Держа в руках согнутую оправу без стекол, задержанный как-то беззвучно плакал, то ли сожалея о потере очков, то ли от боли, то ли от собственного бессилия.
Задержанный несколько минут приходил в себя, затем отрешенным взглядом оглядел железную кровать, серые грязные стены, единственное окошко под потолком, из которого через закопченные грязные стекла просачивался свет, бадью для отправления естественных надобностей, стоявшую в углу. Пройдя по камере и убедившись, что ничего более, кроме увиденного, здесь нет, он обреченно опустился на кровать, пытаясь понять, как и почему он здесь оказался. Еще сегодня утром он рассказывал своим ученикам в школе об однолетних и многолетних растениях, а вечером собирался проверить домашние задания по биологии, когда его вызвали к директору. Директор школы, которого он знал всю свою жизнь, и который принимал его на работу, зачем-то вызвал учителя в коридор и попросил пройти за ним, но почему-то пошел не к себе в кабинет, а в направлении черного входа, дверь которого выходила на заброшенную заднюю часть школы, где стоял полуразобранный ржавый школьный автобус и еще какие-то металлические детали, вросшие в землю и заросшие бурьяном так, что издали казались кусками большого поваленного дерева. Директор проследовал дальше за угол, где начиналась школьная котельная, и он увидел, что их поджидают два человека. «Вот он», – сказал директор. Оба сотрудника достали из карманов красные книжечки с тисненными золотом двуглавыми орлами и, в унисон пробормотав себе под нос звание и должность, да так, что учитель ничего не разобрал, предложили проехать до районного отдела. Учитель подчинился. Думая, что он мог оказаться свидетелем какого-то происшествия, или от него хотят получить характеристику на кого-либо из бывших учеников, он смело пошел к машине, когда почувствовал тяжелый удар в затылок, после которого словно провалился в темноту. И вот теперь он здесь. Еще раз оглядев стены камеры, грязный бетонный пол со следами облупленной краски, местами отполированной подошвами бесчисленного количества его предшественников, он снова мучительно стал размышлять над тем, что же он такого совершил, что его вот так, избитого, в наручниках и с мешком на голове привезли в тюрьму. По телевизору он видел, что в таких случаях присутствует адвокат или хотя бы родственники, но как это все изменить и дать о себе знать, ему не приходило в голову. «В конце концов, – подумал он, – меня ведь при директоре школы арестовали, а он-то точно побеспокоится о судьбе своего учителя. Что же я такого совершил?», – терзал он себя, и не мог ничего вспомнить: школа, биологический факультет университета и снова школа. И безобидный предмет – биология. Из родственников – семидесятидвухлетняя бабушка, воспитавшая его с пяти лет, когда у него в аварии погибли родители. И снова, и снова он пытался вспомнить, чего же он мог такого совершить, что его привезли в наручниках прямиком в тюрьму. Обычный учитель биологии в средних и старших классах, вся жизнь укладывалась в один и тот же маршрут, дом – школа – дом. Изредка, когда выдавались свободные дни, выбирался на природу для пополнения школьного гербария или встречался с пожилыми людьми, помнившими наизусть народные сказания, легенды, стихи. Из родных только бабушка. Он был холост, невесты тоже у него не было, и, хотя ему нравилась учительница истории, он не помышлял о сватовстве и даже в мечтах не представлял ее своей женой, он знал, что та из состоятельной семьи, и ее никогда не выдадут за безродного нищего учителя, живущего с бабушкой и жалованьем в двенадцать тысяч рублей. Отчаяние все больше охватывало его, к горлу подступал комок, и в тоже время где-то глубоко сидела надежда, что разберутся, что ошиблись, перепутали, наконец. Он не понимал, сколько прошло времени, заметил только, что за решетками в окошке стало темно, а комнату заливает яркий электрический свет. В конце концов, устав от бесплодных мыслей, он решил кого-нибудь позвать. Ведь есть тут охрана, люди, работающие в тюрьме, и, подойдя к двери, сначала неуверенно, а затем все настойчивее и громче стал стучать в железную дверь. Через минуту услышал, как кто-то подошел к двери, лязгнул засов, и открылось квадратное окошко в центре двери. В темноте коридора были видны только козырек милицейской кепки и небритый подбородок, к щетине которого прилипли хлебные крошки.
– Тебе чего? – спросил надзиратель и, не дожидаясь ответа, протяжно зевнул и сказал, – завтрак в семь утра, сейчас два часа ночи. Не шуми, если не хочешь проблем, – и постучал для убедительности дубинкой о дверной косяк.
– Я хочу знать, почему я здесь? Где я? За что?
– В изоляторе временного содержания, а за что я не знаю. Вызовут к следователю – узнаешь.
– А у кого можно узнать?
– Ни у кого. Завтра. Все. Не шуми.
Квадрат захлопнулся и он услышал удаляющиеся шаги надзирателя.
Наконец ему пришла идея выглянуть в окно, чтобы понять, где он. С трудом подтянувшись за железные прутья решетки, вдали за белесой дымкой он увидел ночные краски большого города, который где-то внизу горел тысячами маленьких огней, откуда едва доносился гул автомобилей, какие-то далекие запахи и шумы, и, не имея больше сил держаться за прутья, он рухнул на пол. Добравшись до кровати, ощупью нашел подушку и, не обращая внимания на свет, бивший прямо в глаза, провалился в сон в надежде, что он проснется, и этот кошмар рассеется как дым.
