Да, многого лишился я в Палестине, но сумел понять, что наши враги — тоже люди, а не исчадья ада. Саладин, курд, в дни перемирия присылал нам корзины с плодами. Он сам, собственными руками напоил погибавшего от жажды иерусалимского царя. Святой Франциск даже воскликнул: «Мусульмане чище духом, нежели христиане!» И покинул наш стан.
Я вернулся во Францию со стесненным сердцем и горстью золота за пазухой. И начались мои скитания из университета в университет вместе с нечистой и распутной оравой студентов, умевших лишь шуметь, затевать потасовки с горожанами или с городской стражей, грабить или христарадничать. Читал Абеляра, Аверроэса и Маймонида. Но мог ли я оставаться с ними и драть глотку в корчмах, я, видевший вырубленный лес и несчастных, посаженных там на кол? И я вернулся к мечу и щиту, и получил рыцарские шпоры.
Вновь прикрепил я на плечо крест в Шампани, в замке Экри, после турнира, где выбил из седла самого графа Людовика де Блуа, вечная ему память. Вместе со мной — вернее сказать, «я и они» — целовали крест Рене де Монмирай и сам Симон де Монфор, палач альбигойцев. Кардинал Пьер Капуанский давал любому крестоносцу отпущение всех грехов, в коих тот исповедался — если носил крест всего один год. Я признался в том, что желал жены брата своего. Год служения Господу — ничтожная плата за такой грех.
Мы не сумели освободить Гроб Господень. Венецианский дож Дандоло — в ту пору девяностолетний старец — нашел способ отмстить ослепившим его ромеям. Предводителем нашим считался Бодуэн Фландрский, но умом и душою похода был слепой Дандоло. Мне и теперь еще снится, как стоит он у знамени святого Марка. Папа Иннокентий отлучил венецианцев от церкви, но позже простил их, ибо приобрел власть над Восточной церковью и истребовал себе пятую долю всей добычи. Борьба за престол Ромейской империи была чередою предательств, ослеплений и убийств. Мы отбили Исаака — другого несчастного, ослепленного родным сыном. Но ромеи восстали, сын Исаака Алексий был убит, а Исаак скончался от горя.
И мы вступили в Константинополь. Наши крестоносцы насиловали монахинь на патриаршем престоле. Обряжали монахов в женское платье и принуждали их совокупляться друг с другом. Разграбили церкви и торговали святыми мощами. Бронзовые изваяния Праксителя и Скопаса переплавили в разменные монеты.
Во дворцах мы обнаружили такие сокровища, что, свидетельствую по правде и совести, со дня сотворения мира ни в одном городе не было награблено столько добра. В трех церквах перед французской и венецианской стражей была Свалена добыча ценою в восемьсот тысяч серебряных марок, и еще вдвое больше грабители утаили. Граф де Сен Поль велел повесить вместе со щитом рыцаря, присвоившего мешок золотых греческих номисм. Но если б потребовалось вздернуть каждого вора, некому было бы похоронить их — ни одного человека не осталось бы в живых.
Меня бы тоже следовало повесить.
На развалинах Восточного Рима возникла Латинская империя. Но Венеция заполучила чуть ли не всю древнюю Элладу, острова Эгейского моря и Крит. Гордая морская республика имела теперь больше земель, чем все крестоносцы вместе взятые.
Через три недели после Пасхи императором был избран Бодуэн Фландрский. После чего графы и бароны повскакивали на коней и отправились вступать во владение землями, что достались им при великом дележе. Хотя многие не умели даже произнести названия новых своих замков.
Когда увидел я вдалеке стены отцовского замка, мне впервые захотелось иметь собственную башню, куда я мог бы удалиться на покой. К двадцати пяти годам я уже устал убивать и смотреть, как убивают другие.
Ромеи тогда восстали и расправились с извечными врагами своими — болгарами. Наш император пошел войной на Калояна, царя Влахии и Болгарии. Но в битве при Адрианополе мы потерпели полное поражение, граф Людовик де Блуа был убит вместе с сотнями знатных рыцарей, чьи имена за недостатком времени перечислять не стану, а император Бодуэн попал в плен. Взяли в плен и меня. Я провел в Царёвграде Тырнове, престольном городе болгар, два года, вплоть до кончины Калояна. Несколько раз довелось мне видеть его — необычный был человек, на целую голову выше своих приближенных, с неистовым блеском в глазах, словно обуреваемый бурными страстями, но скованный железными цепями, кои стремился порвать. Жилы на лбу и руках его вздулись и бились так, будто сердце вот-вот разорвется. Или же бьются в груди его три сердца. Он был третьим братом в семье — двое царствовали прежде него, но были убиты. Рассказывали мне, что пока были живы все трое, жили они как один человек, обладающий тремя сердцами.
Прожил я два года плена ни хорошо, ни скверно. Император Бодуэн заплатил дань собственной жизнью, я же уцелел. Болгары кормили меня в ожидании выкупа. В Тырнов и вправду прибыли посланцы с мешком золота, и многие мои друзья — а также недруги, — взятые в плен при Адрианополе, двинулись назад, в пределы Латинской империи. Я отправил с ними письмо своему брату, не кому-нибудь, а самому Эблу Пятому де Вентадорну, с просьбой выкупить меня, хотя отлично знал, что не дождусь от него и ломаного гроша. Ибо в нашем замке вместо серебряных кубков гостям подносили любезные речи, а вместо шелковых тканей сплетали строки изысканных канцон.
После смерти Калояна на престол взошел Борил. Как человек и как правитель был он не плох и не хорош. Но доведись мне жить во дворце Калояна, где царское ложе вдвое шире обычного, и предлагали бы мне примерить Калоянов сапог, в который влезли бы обе мои ноги разом, да при этом заставляли бы взмахивать неподъемным Калояновым мечом — меня бы тоже, как Борила, то распирало от гордости, то одолевало уныние.
Неизвестно, как долго оставалось бы мне жить на свете, если б наши стражники, куманы, не затеяли с нами, пленниками, жестокую игру. Игральными костями служили просто косточки, на которых со всех сторон были начертаны определенные знаки. Денег у пленников не было — мы еще только ожидали их — посему ставили на кон кто глаз, кто палец руки. В случае выигрыша можно было плотно поесть или провести несколько часов в объятьях женщины. Я не хотел играть, меня принудили. Не проиграл я ни разу. Однажды старший из стражников Меркит — иного имени у него не было — сказал мне:
— Поставь на кон свою голову в обмен на свободу.
Хотя он никогда не играл с пленниками.
Этот человек носил имя своего племени. Все Меркиты были истреблены Чингисханом, остался на свете лишь он один. Последний из Меркитов.
Мы бросили кости. Я выиграл. Меркит долго смотрел мне в глаза, потом сказал:
— Ты играл сто раз и сто раз выигрывал. Я считал. Оттого и пожелал сам сыграть с тобой. Такого в мире живых не бывает. Видать, боги хранят тебя для какой-то необычной участи.
Позже, в глухой час ночи привел он меня к пограничному рву и отпустил на все четыре стороны.
3
Что до второй причины, побудившей папу избрать меня для поисков Тайной книги — смерть Робера де Ронсуа, — то убил я его не затем, чтобы защитить честь французского рыцарства, а оттого лишь, что завидовал ему. Случилось это в седьмой год альбигойских войн.
