Я подбросил голубя вверх. Он забил крыльями, а затем бросился вниз головой в озеро. И чуть не разбился — озеро то было рукотворным, всего в две пяди глубиной. Богомилы сотворили его, залив дно пещеры водой, а воду зачернили какой-то краской. Там, куда на наших глазах спускался дьявол, была, надо думать, яма. Когда я перебрался на другой берег этого мелководного озера, белая моя рубаха была будто залита дегтем, а с головы капала черная смола. Голубь бесстрашно сел мне на плечо. Дьявол у меня на глазах выхватил свиток со Священной книгой из когтей деревянного голубя. А тот продолжал плыть в водопаде света.
2
Мы бежали по каким-то темным проходам, поднимались, спускались… Черный дьявол и белая Ева поддерживали — вернее, несли на руках раненого Старца. С белой рубахи его капала кровь, с моей рубахи — деготь. Первочеловек Адам, грязный и мокрый, нес горящий факел, от которого летели во все стороны искры. Если б кто пустился за нами в погоню, то легко проследил бы наш путь. Но мы беспрепятственно достигли подземной реки и погрузились в лодку — я, Старец, Дьявол, Адам и Ева.
Остановились мы у тщательно уложенных камней небольшого причала, все еще в пещере. Там, на мокрый песок, положили Старца. В груди у него торчала переломившаяся надвое стрела. Лицо было совершенно спокойно, будто не ему принадлежало умиравшее тело.
Факел потрескивал и гаснул. Лишь тогда Дьявол снял с головы огромную корону с маской и опустил ее наземь. Раскрыв ее, он зажег ту свечу, что светилась в глазах и челюстях маски. А маска теперь валялась в стороне с погасшим взором. Впервые увидел я тогда лицо Влада.
Старец проговорил:
— Владе, отдай Священную книгу тому, кто называет себя Бояном из Земена.
Дьявол-Влад протянул мне свиток. Старец обратился ко мне:
— Бояне, ты отнесешь Книгу братьям нашим альбигойцам, да станет она знаменем и хоругвью в борьбе их.
Я стоял, оцепенев. А он продолжал:
— Когда голуби-ангелы принесли весть о том, что Пэйр-Певец идет к нам за Книгою, мы собрались вместе — все старейшины богомильской церкви — и порешили послать Священную книгу в западные земли Европы.
Он так и сказал: голуби-ангелы. Ведь «ангел» на языке греков означает «вестник».
Старец продолжал напутствие свое:
— Сказано было: «Отец небесный даст Духа Святого просящим у него». И Господь даровал нам, богомилам, живой дух апостола Иоанна. И еще сказано: «Есть ли между Вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень?» Альбигойцы — сыновья нам, они просят и мы дадим им благословенный хлеб слова Иоаннова.
И, уже еле слышно добавил:
— На колени, Бояне.
Я опустился перед ним на колени. С волос моих и одежды на мокрые камни и окровавленную рубаху Старца стекали черные капли. Острие стрелы пряталось в складках его рубахи, стрела переломилась пополам, и другой конец ее тоже упирался ему в грудь. Как сейчас вижу эту треугольную хрупкую рамку, сквозь которую светился спокойный лик Старца и предстояло улететь душе его. Он сказал мне:
— Ты, избранный голубем, поцелуй эту Книгу. Отныне нет у тебя ни матери, ни отца, ни жены. Избран ты быть стражем и хранителем Книги.
А у меня и так не было ни матери, ни отца, ни жены. Поистине годился я в богомилы, даже в их «Совершенные».
А Старец все говорил:
— Завещано нам — три хранителя должны быть богомилы, а один может и не быть, поэтому с тобой пойдут трое: Влад, Ясен и Лада.
Глаза его еще сияли лазурным светом, но голос уже угасал. Еле заметным кивком головы он приказал мне склониться к нему, и уста его прошептали:
— Помни о муравьях — они собирают зерно Божье, но есть среди них и воины.
И смежил веки. Он был бездыханен. А казался бессмертным.
3
Подошли люди. Повели нас наверх по высеченным в скале истертым ступеням.
Мы вышли на скалу перед пропастью. Простор и синева. Встречал нас старик в выцветшей рубахе, руки раскрыл он так, словно хотел заключить нас в объятья. На волосы его и плечи садились птицы, а над головой летала стая. То были голуби, но я с отвращением заметил средь них и большого ворона.
Старик подвел нас к голубиным клеткам: их было множество на скале — настоящий город голубей. Они били крыльями и пытались просунуть головы сквозь прутья решеток.
В тот же день десятки, а, возможно, и сотни голубей полетят к богомильским общинам по всему пути Священной книги до самого Лангедока. Понесут благую весть о том, что она отправилась в путь, и пройдет через их селения. И следует им быть готовыми к встрече с нею.
А также к встрече со мной, Анри де Вентадорном, посланцем папы.
Лада, Влад и Ясен вернулись в пещеру. Я же подошел к краю скалы, нависавшей над бездонной пропастью. Вынул из-за пазухи пергамент с папским посланием. Пергамент стал таким же черным, как моя рубаха, вряд ли можно было хоть что-то в нем прочесть. Я порвал его — что оказалось нелегко — и швырнул клочки в бездну. Они покачивались и падали, а рядом, забавы ради, летали голуби. Обернувшись, заметил я, что встретивший нас старик неотрывно смотрит на меня. Нет, он не смотрел. Я вдруг понял, что он слеп.
Он сказал мне:
— Когда отчаяние зальет твое сердце, устреми взор к небесам. Там всегда летают птицы. И помни, что одна из них несет благую весть.
Нет, старче, я не пойду по пути, начертанному голубями. На миг, всего лишь на миг, охватило меня искушение идти, пока возможно, с богомилами, — они могли оказаться мне в помощь на всем пути до Италии. Но я тут же одумался. Ведь я привык уже сражаться в одиночку и при первом же удобном случае покину их.
И не стану просить помощи у царя Борила — нужно бежать от Доминиканца. Стоит ему добраться до Книги, как я тотчас стану не нужен, он сбережет для папы пять тысяч золотых и навечно прослывет человеком, завладевшим проклятой церковью Книгой, за которой другие охотились целых два столетия. Он не верил мне, а я ему — еще меньше.
4
Судьба распорядилась, чтобы разбудили меня от крепкого сна. Спал я на спине, руки поверх одежд, коими укрывался, и проснулся от боли, точно раскаленным гвоздем пронзившей мне кисть. Открыв глаза, я увидел светлый круг — надо мной склонился слепец с зажженной свечой в руке. Растопившийся воск капнул мне на руку.
Я не поднялся, смотрел на старика снизу вверх. Вижу его и сейчас. Лицо его было похоже на череп, но почему-то не напоминало о смерти, оно казалось изваянным рукою великого мастера, желавшим изобразить победу духа над тленной плотью. Белки глаз его мутно светились, как два мраморных шара. Державшая свечу рука была огромной, с длинными, тонкими костями, скрепленными узлами суставов. Босые ступни ног тоже были огромные, плоские, расплющенные, с длинными, сухими пальцами, меж коими чернела пустота. Белая рубаха спадала с широких костлявых плеч, не прикасаясь к телу. Да и было ли под нею тело?
