Можно было явиться пред очи царя Борила и вручить ему послание папы Иннокентия. Борил уже знал обо мне — послал ведь Меркита мне навстречу. Но я решил отправиться туда, где ожидали Пэйра, и выдать себя за Бояна из Земена.
2
Въехав в Тырнов, тот самый город на берегу реки Этер, что раскинулся в белом подножье крепости Царевец, я оказался в другом, прежде не знакомом мне мире. Такого Тырнова я не видел прежде.
Я въехал в цирк, но цирк, построенный в лечебнице для душевнобольных. Он напоминал покойника, облаченного в яркие лохмотья, яростно терзаемого хищными зверями, источенного червями, тонущего в испражнениях и зловонии. Меня оглушил адский шум, от огня и дыма перехватило дыхание, бросило в пот от палящей жары. По запруженным людьми улицам прокладывала себе дорогу церковная процессия. Поражало число священников, выглядевших, по меньшей мере, иерархами — сверкали парчовые одежды, короны, жезлы. Крепость и река зажимали собой город, отчего дома громоздились один на другой, а на улицах едва могли разойтись два встречных осла с поклажей. На тот день пришелся большой церковный праздник, так что из окрестных деревень, кольцом окружавших город, сюда хлынули тысячи людей. На холмах вокруг Тырнова дымили костры и гомонил народ, пришедший поторговать, поглазеть и поворовать.
Я понял, что царь Борил созвал на этот церковный праздник Собор против богомилов. Смотрел, как встает солнце и мысленно прикидывал, куда на закате упадет тень Бодуэновой башни. И, следя глазами за тенью, достиг площади, где истязали еретиков.
Господи, ты не дал этим несчастным даже уединенности и уважения, каких заслуживает каждый, кто обрек себя на муки и смерть. Страдания и жертвы злосчастных богомилов не могли стать средоточием этого торжища, не приковывали к себе взоров и внимания людских толп. Правда, на краю площади собрались зеваки, но остальная толпа, поглощенная своими делами, оттеснила их на мостовую главной площади города. Случайные зрители шарахались в ужасе при виде костров, где раскаляли железные клейма для казни. Болгары не жгли людей на кострах. Они клеймили еретиков раскаленным железом, отрезали носы и уши, бичевали цепями. И почти вплотную один к другому горели костры для еретика и для барана.
Палач с ножом в руке резал живую человеческую плоть, а рядом мясник разрубал на куски забитое животное. Еретик, распятый на пыточном колесе вопил, но не менее оглушительно орал и торговец жареной рыбой. Было страшно и странно.
Я пробился сквозь толпу, стремясь уйти подальше от этого круга ада. И вступил в пригород иноземцев.
Направляясь в Тырнов, опасался я, что буду отличаться от его жителей, привлеку к себе излишнее и опасное внимание. Однако иноземцы, как оказалось, были тут не в диковинку. В Тырнове соприкасались три, даже четыре мира.
Он служил границей и средоточием Востока и Запада, Севера и Юга. Тут было великое множество ромеев, а в их число входят два десятка народов. И все эти люди равнодушно проходили мимо своих смертельных врагов — крестоносцев, что заняли и разграбили их столицу Константинополь. А крестоносцам встречались тут сарацины — осквернители Гроба Господня, против коих и выступили они в поход. Были тут и посланцы просвещенных и благородных народов, что обладали крепостями, флотом и каменными темницами. Но были и норманны, русы, степняки-куманы, печенеги — владельцы каменных темниц называли их варварами. Всех оберегал закон Борила о гостеприимстве, а собирала вместе взаимная выгода. Повсюду на земле встречались они, обнажая мечи, а здесь — обнажая зубы в улыбке.
Волею судьбы тень башни легла на загон для скота — огражденную плетнем изрытую площадку, что служила обычно для пригоняемых на продажу овец. Сейчас там толпилось человек сто богомилов, на вид равнодушно ожидавших своей участи. Возле плетня расхаживали несколько крестоносцев в звериных масках, пришедшие сюда будто с другого сборища, быть может, демонов. Из-под плащей у них поблескивали кольчуги. Они носили маски, чтобы скрыть лица. А скрывали их оттого, что вершили дьявольское и позорное дело — ведь явились они сюда, чтобы купить еретиков и перепродать в рабство. Но не решались войти в кошару и проверить товар — гнушались нечистотами.
Когда солнце зашло и тень истаяла, плетеные ворота кошары открылись, и оборванное, изнуренное человеческое стадо поплелось по тропе, что вела их неведомо куда.
В нескольких шагах от ворот куманы принялись отделять малых детей и грудных младенцев от матерей. Да, вырывали из материнских объятий и отшвыривали в сторону. Только тут стало ясно, что богомилы тоже подвластны боли и скорби. Матери завопили.
Их крики оглушили меня, глаза заслонила багровая завеса — словно мне рассекли мечом голову и по, лицу заструилась кровь. Вдобавок шагах в десяти от меня трое жонглеров стали подкидывать и ловить горящие факелы — дождались, пока скроется солнце — а неведомый мне трубадур забренчал на лютне и запел песню Вентадорнов:
Если сердцем не поешь ты…
Пэйр, Пэйр, что ты сделал со мной?
Неподалеку стоял пожилой крестоносец без маски и бесстрастно разглядывал жалкую толпу еретиков. Я спросил его:
— Это ты покупаешь их?
Он смерил меня взглядом и ответил:
— Нет. Их покупают те, что в масках. И продают сарацинам.
Я спросил:
— Кто продает? Куманы?
Он ответил:
— Нет. Царь Борил сам торгует своими подданными. Чтобы платить куманам.
Тут оглушенные мои уши различили кем-то ко мне обращенные слова:
— Следуй за мной.
Позже, когда мы отдалились на несколько шагов, и я стал понемногу приходить в себя, незнакомец спросил меня:
— Кто ты? Ты не Пэйр.
Я ответил:
— Я Боян из Земена.
3
Мы вышли из Тырнова и зашагали по берегу Ксилифора — речки, впадающей в Этер. Когда шум города затих, вдали стала слышна песня воды. Я дышал глубоко, чистый воздух освежил голову. Светила луна. Я всмотрелся в своего спутника. У него было лицо воина, и понял я, что среди богомилов есть не только овцы, но и волки. Мне предстояло иметь дело с волком.
Меня ввели в какую-то землянку. Тускло мерцала восковая свечка. При ее свете невозможно было толком рассмотреть сидевших напротив меня людей.
Я поведал им мою историю, полуправду, полуложь. Дескать, не посылал меня Пэйр за Священной книгой. Волею случая путешествовали мы с ним вместе, для обоюдной выгоды. Узнал от него о Книге и о месте встречи у крепости, когда склонился над ним в его предсмертные минуты. А перед тем я прикончил Меркита. Он считал Пэйра мертвым.
Они молчали. Тут только я вспомнил, что не выбросил послания папы Борилу. Они вышли. Свечка догорела, и я остался один в полной тьме.
Что привело меня в эту сырую землянку? Зачем я прыгнул в омут, не зная, есть ли там дно?
4
