– Я ему вытолкаю! – Титоренко опять вспыхнул.
– Ну вот, – Митрофаныч сокрушенно покачал головой, – я ему за здравие талдычу, а он опять за упокой, – и в сердцах сплюнул. – У лесника, кстати, его Кузьмичом кличут, сын добровольцем в армию ушел. Это вам о чем-нибудь говорит? А вас обида гложет – не поздоровался, видите ли, с вами первым. Извините, товарищ лейтенант, я хороших людей сразу замечаю и вас как раз к хорошим людям отношу, но мальчишка вы еще. Думаете, если автомат на грудь повесили, так с вами каждый первым здороваться будет? Уверяю вас – не будет! Да вы и сами не будете.
– Не буду, – неожиданно вырвалось у лейтенанта.
– О чем тогда разговор! Надо просто с лесником объясниться, он как-никак старше по возрасту.
Титоренко не ответил и упрямо сжал губы.
– Ладно, – Митрофаныч еле заметно улыбнулся, – с Кузьмичом я сам объяснюсь. Мы с ним друзья старинные.
Между тем старшина Пилипенко, не дожидаясь дополнительных распоряжений лейтенанта, занялся лошадьми. Освободив их от упряжи и груза, он впервые за сутки кормил их по-настоящему. Несмотря на угрюмый вид, лесник не поскупился. Зина, весело переговариваясь с женой лесника, хлопотала у печки, сложенной из дикого камня прямо во дворе. Работа была привычной, и женщины без труда нашли общий язык. Бойцы рядком сидели на толстом бревне у забора и нещадно дымили махоркой, как бригада косарей в ожидании обеда. Огромный мохнатый пес был привязан на короткий поводок в дальнем углу двора. Только обилие военной формы и оружия не давало забыть о войне. Титоренко подошел к сидящим и знаком отозвал в сторонку Васина.
– Не расхолаживайся, сержант, – было видно, что лейтенант явно не в духе, – давай, пока обед готовится, организуй разведку, – он ткнул пальцем в сторону уходящей от ворот дома дороги, – посмотришь, куда можно отсюда выйти, есть ли противник поблизости. И метров за сто от хутора секрет на всякий случай надо поставить. Немцы нам ни танков сожженных, ни танкистов уничтоженных не простят. А мы тут еще и велосипедистов расчехвостили. Наверняка нас уже ищут.
– Есть! – Васин вытянулся и козырнул. Он хотел было просто кивнуть головой, но, глянув на командира, поостерегся. Лейтенант был чем-то расстроен.
– Да, сержант, – Титоренко отвел глаза в сторону, – это ты распорядился коней распрячь?
– Нет, – сержант удивленно посмотрел на командира, – я думал, это вы обознику скомандовали.
– Ладно, иди, – Титоренко хлопнул его по плечу, – только побыстрей возвращайся.
Минут через пять Васин и Деев вышли за ворота хутора. На этот раз Деев был с пулеметом. У Васина на груди висел автомат. Следом за ними в проеме ворот показался лейтенант. Он закурил и долго, пока сержант и пулеметчик не скрылись за поворотом, смотрел им вслед.
Митрофаныч выполнил обещание, данное лейтенанту. С лесником он объяснился сразу.
– Так что, Кузьмич, зла на лейтенанта не держи, – сказал он в заключение, – молодой он еще, а приходится не только за себя, но и за других думать. Тут даже у некоторых старых мозги бы набекрень сдвинулись, а он только жить начал.
– Зла я на твоего командира не держал и не держу. Что касаемо того, что у некоторых мозги набекрень, то это от возраста мало зависит. Но коли он в командирах числится, то уважать себя обязан, а значит, – лесник, как бы подчеркивая свои слова, поднял вверх указательный палец, – значит, обывателя без нужды забижать не моги.
– Тебя обидишь!
– Меня можно в счет и не брать, – леснику явно понравилось это замечание, – но в старое время русская армия завсегда обывателя не забижала.
– А белые?
– Ну, белые, – лесник подозрительно покосился на Митрофаныча, – белые тоже разные были…
Приятели сидели в темноватой, тщательно прибранной горнице за чисто выскобленным столом. Было видно, что разговор им не в тягость и они довольны общением.
Лейтенант нашел Пилипенко в сарае. Пилипенко, распоясанный, с расстегнутым воротом гимнастерки, умело ворошил сено деревянными вилами.
– Старшина! – Титоренко остановился на входе.
– Да. Слушаю вас, товарищ лейтенант, – Пилипенко прислонил вилы к стенке, быстро застегнулся и затянул на поясе ремень. Одергивая гимнастерку, он подошел к командиру.
– Вы давно в армии?
– Я? – Пилипенко на всякий случай козырнул. – Так что сегодня две недели сравнялось, товарищ командир.
– Откуда призваны?
– Я не призван, – старшина замялся, – так что я сам пришел. Дом мой в первый день разбило. Бабу тоже, – голос его сорвался, – бабу тоже насмерть…
– Доброволец, что ли?
– Выходит, так, – Пилипенко развел руками, но тут же козырнул: – Виноват! Так точно.
– Почему не рядовой? – Титоренко недоверчиво прищурился, – Почему сразу старшина?
– В Гражданскую, товарищ лейтенант, как-никак эскадроном командовал.
– Комэск, значит?
– Выходит, так, – старшина больше не козырял.
– Из армии по ранению ушли?
– Никак нет.
– А в чем причина? Образование подвело?
– И это тоже, – Пилипенко нахмурился и сухими невидящими глазами посмотрел на лейтенанта. – Много причин было, товарищ командир. Много. Разрешите быть свободным? – Пилипенко снова откозырял.
– Идите, старшина, только… – Титоренко на секунду замолчал, потом вяло махнул рукой и сказал: – Только постарайтесь без самодеятельности.
– Ах, вон вы о чем! – старшина улыбнулся. – Коня жалко, сутки в упряжке.
– Надеюсь, вам лекция о воинской дисциплине ни к чему, старшина?
– Так точно, ни к чему. Больше не повторится! Разрешите идти?
– Идите.
Лейтенант вышел из сарая первым, но сразу обернулся и сказал:
– Раз вы до работы охочи, то заодно с Митрофанычем договоритесь. Надо повозку музейную разгрузить, вещи проверить и рассортировать, а там видно будет, что с ними делать. Ясно?
– Так точно.
– Тогда идите. Митрофаныч в доме у хозяина, – добавил он и пошел к воротам.
У ворот лейтенант остановился и выглянул в щель между створками наружу. Узкая дорога была пустынна. Лейтенант вышел за ворота и присел на потемневший от времени пень.
Когда Титоренко возвратился во двор, музейную повозку уже разгрузили. У аккуратно разложенных в тени забора экспонатов сгрудились бойцы, а Митрофаныч рассказывал о судьбе разложенных перед ним на брезенте предметов. Лейтенант присоединился к слушателям, с интересом разглядывая экспонаты музея. Его заинтересовали две небольшие старинные пушки, вернее, стволы орудий, уложенные по краям расстеленного на траве брезента. Он присел на корточки рядом и попытался прочесть почти стертую временем выпуклую надпись чуть выше запального отверстия левой пушки.
– Ну как, товарищ лейтенант, нравится? – спросил Митрофаныч.
– Да ничего пушечка. Прямо как дивизионная грабинская, – Титоренко поднялся в рост. – Вот только ствол коротковат, да если бы еще стреляла, да лафет бы еще… – Титоренко с сожалением хмыкнул.
