Еще недавно уезжая из Лондона, в южном конце моста Бридж Гей он видел выставленные на всеобщее обозрение головы казненных, помещенные в маленькие железные клетки. Разве каждый прохожий не сопереживал мукам, через которые прошли умершие, и не испытывал некий катарсис?
Разве они, эти прохожие, не помнят, как с криком «Боже, храни королеву!» палач поднял отсеченную голову Марии Стюарт, и она внезапно выскочила у него из рук, оставив в сжатых пальцах парик. К ногам покатилась седая, коротко стриженная голова сорокачетырехлетней женщины, той, что проиграла. Потом ее на целый час выставят в окне замка на обозрение…
Королева Елизавета достанет из серебряного ларца череп своего казненного фаворита графа Эссекса и, смеясь, покажет его французскому послу.
– Ах, мадам, я знаю ваш королевский нрав. Я думаю, если бы вы вышли замуж, вы были бы только королевой Англии, теперь же вы – король и королева одновременно. Вы не потерпите господина…
Сейчас, среди этих трупов, Уильям видел еще непонятное ему явление Призрака. Он возник перед самым думающим, самым образованным героем и в корне изменил его жизнь. Уильяма преследовало обманчивое чувство: он знает, знает облик этого Призрака, вот только голоса актеров отвлекают…
Ричард Бербедж, лучший в труппе актер, репетирует роль Гамлета. Временами он слишком рьяно бьет себя в грудь, корчит страшные рожи и завывает. Но сгустки его силы летят в толпу, как искры из-под молота, и он видит их, знает их, владеет ими…
А Призрак заслонял все. Призрак был реален, настолько реален, что он, Уильям Шекспир, сам сыграет эту роль. Призрак – это явление, обращенное к уму и душе. И напрасно Горацио кричит солдату, чтоб тот задержал его, пронзил копьем удаляющееся видение.
Призрак неуязвим, как воздух.
В Лондон Шекспир приезжал только на шестой день. Шел мимо старого здания театра. Поговаривают, будто он когда-то зазывал к подъезду кареты знатных дам и посетителей. Враки! Он сразу был поэт и драматург.
И сразу был гений! Но останется ли он гением и там, за гробом, невидимыми нитями привязанный к иному миру?!
Он входил в комнату. Зажигал сальную свечу. И писал ночь напролет.
Никто не писал так быстро, как Шекспир.
Что такое был Гамлет в «Хрониках»? Свирепый феодал, который зарезал подосланного к нему шпиона и притворился безумным.
Разве из этого можно было сделать пьесу? А он сделал. «Гамлет» ему не давался, но вдруг пришел как внезапное озарение, и Шекспир сразу же почувствовал: да, это и есть правда! Он писал «Гамлета», пережив страсть к Смуглой Леди и избавившись от нее. Одна страсть заменила другую…
Теперь он больной, тихий и нетребовательный.
Вот еще день из длинной вереницы… День, когда Уильяму Шекспиру сообщили, что любимец королевы Уолтер Рэлей, философ, историк, поэт, мореплаватель, решил основать «Школу ночи». И весьма вероятно, на урок пожалует сама королева.
Только что стихла эпидемия чумы.
Лондон представлялся Уильяму огромной гробницей, в которой таилось нечто запретное и острое и вместе с тем обыденное – чувство смерти.
Но вот открылись театры. И это была не идея, не концепция – реальность: Уильяму хотелось на сцену.
Поэт Дэннель сказал Шекспиру:
– Чтоб я грязнил бумагу продажными строками?!
О, нет, нет! Стих мой не уважает театра. Надо писать стихи. Только стихи. И пусть они хранятся в шкатулке королевы.
Все знали, что поэт влюблен в королеву Елизавету.
Дворцы, в которых люди жили в ту пору, не были созданы для уединения, и нравы того не требовали. Комнаты – спальни, библиотеки, кабинеты – располагались анфиладой. Через них поминутно сновали придворные.
И Дэннель мечтал, как хорошо было бы поутру заглянуть в спальню к Елизавете, раздвинуть полог и пожелать ей доброго утра. Но Елизавета предпочитала флирту изучение древних языков и преуспевание в неженских занятиях: – «Желтый чулок!» (это она подарила Англии моду на желтые ажурные чулки французского производства – да будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает!)
А вообще, в этом салоне все писали сонеты.
«Кто нынче не пишет сонетов?» – думал Шекспир.
Лет сто пятьдесят тому назад поклонники Италии и подражатели Петрарки ввели в английскую лирику сонет, и поговаривают, только за последние пять лет в Англии напечатано более двух с половиной тысяч сонетов. А написано – бесчисленное множество…
Все постоянно слушают итальянскую музыку, читают итальянские новеллы, восхищаются итальянской живописью. В светлых просторных комнатах распространяется благоухание от стоящих в углах курильниц, привезенных из Италии…
…Шекспир пошел на эту «Школу ночи», цинично улыбаясь и представляя другую ночь – с прелестницами, в «шестнадцати позах Аретино»…
Однажды некий студент, его поклонник, показал ему запись в своем дневнике – о, он был тогда молод. Любое женское имя становилось синонимом любви. И он плыл в ее безумии, как новорожденный в люльке, как непотопляемая лилия на искристой поверхности реки!
«В тот год, когда Ричард Бербедж играл Ричарда III, в него влюбилась одна горожанка. Еще во время спектакля она условилась с ним, что он придет к ней вечером на свидание, назвавшись королем Ричардом. Шекспир подслушал этот разговор, предупредил Бербеджа и был ласково встречен горожанкой. Когда им сообщили, что у дверей дожидается король Ричард, Шекспир велел сказать ему, что Вильгельм (Вильям) Завоеватель царствовал до Ричарда».
По этой записи будут потом сочинять повести, романы, а он – так и не удосужился написать пьесы.
Сколько девок раздел он в борделях! Пил, был пьян. Целовал губы и груди, выплеснувшиеся из платья…
Сценка и сейчас показалась Уильяму любопытной.
И он досмотрел до конца…
Дворец Саутгемптона, которому Шекспир посвятил свои сонеты, встретил его ярким светом и улыбкой обнаженной Венеры, богини красоты, выходящей из пены морской. Ее изваяние стояло прямо у входа. Блестящие молодые люди один за другим входили в залу.
О, как роскошно они были одеты! Темно-алые, цвета французского вина короткие плащи из бархата, который в Лондоне продавался по три фунта стерлингов за ярд. На башмаках – банты в виде роз, осыпанные бриллиантами. Каждый бант стоил фунтов двенадцать!
Шекспир грустно вздохнул. За «Гамлета» он получил 7 фунтов стерлингов. После всего того, что английское общество сделало с актерами, оно просто обязано на них жениться!
О, за меня фортуну разбрани,
Она виною всех моих страданий.
Так ею исковерканы все дни,
Что я завишу от людских деяний.
Вот почему судьба моя жалка,
И ремесла отмечен я печатью,
Как краскою красильщика рука.
О, сделай так, чтоб чистым стал опять я!
(Перевод А. Финкеля)
…Вошла дама в черном бархатном платье с черными, слипшимися сосульками волос на голове – одна из фрейлин королевы. И вместо королевы. Поэт Дэннель потух. «Как красива! – подумал Уильям. – Это смуглое лицо. И эти волосы… Настоящая цыганка…»
