Услышав вопрос Яры, Шарова надолго задумалась. Затем заставила Яру покормить младенца при ней и взвесила его до и после кормления.
– Ох, мамочка, как насосался! Просто как клещ! Я-то думала, молока у вас нет, а его вон сколько! Ладно, будем наблюдать! Так-то вот, мамочка!
У Шаровой была привычка все время произносить слово «мамочка».
– Но он здоров? – спросил Ул.
– Конечно, здоров, мамочка! – сказала Шарова, хотя Ул по всем признакам был явным папочкой. Просто участковая настолько привыкла к мамочкам, что слово «папочка» почти забыла.
Дальше события развивались стремительно. Той же ночью Яра проснулась оттого, что по ее щеке провели чем-то влажным. Она открыла глаза, зажгла свет. Рядом с ней на кровати лежал младенец и смотрел на нее бессонными глазами. В правой руке у него был зажат цветок, похожий на мак, но гораздо крупнее. Лепестки у цветка была красные и влажные, корни белые и длинные. Этим цветком он и задел Яру по щеке.
Спокойно глядя на мать, младенец скомкал цветок в ладошке и стал старательно засовывать его в рот. Яра с воплем вытащила цветок из его сомкнутой руки. Маленькие пальцы приходилось буквально разжимать. Мальчик закряхтел, собираясь плакать. Яра же принялась кричать на Ула, который, привстав на кровати, вертел головой:
– Это ты дал ему цветок?! Он чуть не подавился!
– Какой цветок? – зевнул Ул.
– ЭТОТ!
– Какой «этот»? Покажи!
Яра сердито начала искать. Она помнила, что швырнула его на пол, но цветка на полу не было. Яра бегала на четвереньках, заглядывала под кровать и отбрасывала в сторону попадавшиеся ей под руку тапки.
– Ты его спрятал! Признайся: спрятал! – обвиняла она Ула.
– Угу. В сейф закрыл. Какие цветы? Зачем я их домой потащу?!
– Естественно! Ты цветов своей жене не даришь! Ты бы свеклу какую-нибудь притащил или селедку! – не удерживалась Яра, забыв, что только что она обвиняла Ула совсем в противоположном.
Внезапно Ул издал неясный звук и показал пальцем вверх. Яра задрала голову. Мак, который она столь напряженно искала, прилип к потолку. Он уже расправился, словно малыш и не сминал его в ладони. На глазах у Ула и Яры цветок оторвался от штукатурки, неторопливо подплыл к аквариуму и опустил корни в воду. Он пил, и на глазах выпускал новые лепестки, старыми неспешно шевеля в воздухе как крыльями.
Ул опомнился первым. У него, как у всякого опытного шныра, чувство удивления было несколько снижено.
– Ишь ты какой, чудо былиин! Пьет! – сказал он.
– Что делает? – спросила Яра.
– Пьет. Его смяли. Он подзавял и теперь пьет, чудо былиин…
– Признавайся! Откуда ты его притащил? – мрачно спросила Яра.
– Это не я.
– А откуда он здесь взялся?
Ул подошел к цветку. Тот, шевеля лепестками, опасливо отлетел от его руки, но один из корешков оставил в воде. Пил он так быстро и так много, что аквариум обмелел на полпальца. Это было видно по влажному ободку на стекле. По идее, выдув столько воды, цветок должен был отяжелеть и раздуться, однако с ним этого не произошло. Он преспокойно продолжал висеть в воздухе, насмехаясь над гравитацией.
– Цветок из Межгрядья… – сказал Ул. – Весело. И где ты его нашла?
– Я забрала его из пальцев… у него вот! – с ужасом произнесла Яра. Малыш, недовольно кряхтя, колотил по воздуху ручками.
– Интересно, как он его поймал, если от нас он улетает? – недоверчиво поинтересовался Ул.
Ул с Ярой некоторое время ловили мак по комнате, но, так и не поймав и рассудив, что утро вечера мудренее, легли спать. Утром же цветка уже не было.
– В форточку, наверное, улетел! – предположил Ул.
– Форточка закрыта… – прошептала Яра.
– Ну, значит, он за собой ее закрыл!..
– Как?
– Листиком… – хмыкнул Ул. – Ладно, женщина, оставайся в пещере и выбивай бизоньи шкуры, а я на рынок!
На маленьком рынке у автобусной станции Ул ощущал себя как рыба в воде. Он рассматривал лук, ковырял ногтем картошку, выясняя ее цвет под кожурой, и строго спрашивал у теток:
– А картошка у вас не зеленая? Не так, как в прошлый раз? А то жена будет ругать!
– А что, в прошлый раз сильно ругала? – пугались тетки.
Копытово было небольшим поселком. Так что все рыночные торговки уже знали со слов Ула, как придирчиво Яра относится к картошке и вообще ко всем продуктам.
– Рвалась назад принести. Я едва удержал, – отвечал Ул печально, показывая в воздухе, как Яра рвалась и как он ее держал.
Испуганные тетки тщательно выбирали ему картошку, сочную морковь, свеклу и остальное. Закончив покупки, Ул победно возвращался домой.
– Вот, вернулся с охоты! – хвастался он.
Яра смотрела на овощи глазами, которыми рассеянная барышня могла бы посмотреть на паровоз.
– Ой, морковочка! Хорошенькая какая! Просто нарисовать хочется! – умилялась она и, внимательно взглянув на Ула, спрашивала: – Опять мной пугал?
Ул смущенно дергал себя за нос:
– Ну не то чтобы пугал… Скорее создавал тебе положительный образ в глазах поселковой общественности.
– Угу… Я это уже по взглядам на рынке ощущаю… Так не тронешь морковку, дашь нарисовать?
– Только быстро! – разрешал Ул. – Мне готовить надо! На завтрак у нас картошка по-деревенски в духовке! А морковь я пущу на борщ и на рагу!
– Рагу – это такой салат? – неуверенно уточняла Яра.
– Ну да. Примерно. Только вареный, – подумав, подтверждал Ул.
Уж кому как не ему было известно, что все, что Яра умеет делать с картошкой и морковкой – это рисовать их и вырезать из них человечков. И вообще в семье готовит обычно тот, кто острее ощущает голод. Эта истина стара как мир.
Больше про цветок они не вспоминали, а где-то около полудня, опять же недалеко от автобусной площади, Ул встретил Кавалерию. Кавалерия, которую ограда перестала пускать в ШНыр, жила теперь в писательском доме. В том подъезде, куда шныры водили ослика. Квартиру там ей устроил писатель Иванов, узнавший, что жившие там до нее киношницы на полгода уехали в Крым, где на Белых скалах снимался фильм про Мексику.
Кавалерия стояла у стенда и, придерживая рукой очки, чтобы соблюсти строго определенное расстояние между стеклами и глазами, читала местные объявления в стиле «Белый котик Васенька ушел жениться. Дети плачут. Нуждается в круглосуточном лечении. Район Профессорских дач, дом 8». Рядом с Кавалерией на шлейке бегал Октавий и внимательно обнюхивал столб. У собак тоже есть свои объявления.
Держалась Кавалерия неплохо. Внешне невозможно было сказать, что она переживает из-за того, что не может больше бывать в ШНыре. Разве что под глазами ближе к переносице залегли два темных полукружья.
