Вокруг зааплодировали.
– Бр-раво, Виталик! – крикнул кто-то.
– Спасибо, спасибо, друзья, – раскланялся Виталик и показал на Мигеля. – В общем, прошу любить и жаловать нашего испанца, а мне налейте кто-нибудь вина. В горле пересохло!
Мигель потрясенно молчал. Стихи были по-настоящему сильные. Его испанская кровь вскипела горячими пузырьками, пока он их слушал. Конечно, он слышал и читал о корриде. Даже видел архивные видеозаписи. И, конечно, бой быков давным-давно остался в прошлом. Но сейчас Мигель будто наяву увидел залитую яростным мадридским солнцем арену; стройного, молодого и жгуче-черноволосого, в расшитом серебром и золотом костюме тореадора на ней с розово-желтым плащом в левой руке и шпагой – в правой; и чёрного быка, роющего копытом песок и угрожающе опустившего голову с острыми, опасно изогнутыми рогами…
Да, это действительно были очень хорошие стихи. Пожалуй, даже его друг ирландец с неподтверждёнными еврейскими корнями Конвей О’Доэрти не написал бы лучше.
– Ты правда испанец? – осведомился низкий и грудной девичий голос рядом.
Мигель вздрогнул. Голос живо напомнил ему о Сандре, и, поворачиваясь, он невольно приготовился увидеть кого-то похожего на неё. Опасения были напрасны. Почти. От Сандры – только голос, возраст и губы. Большие, полные и красивые.
– Меня зовут Аня, – улыбнулась.
– Мигель.
– Я уже знаю. Девушка есть, Мигель?
– Хороший вопрос! – засмеялся он. – Но задать его должен был я.
– По-твоему, я похожа на лесбиянку?
– Э… я имел в виду…
– Да поняла, не парься, – она приятельски толкнула его в бок острым локтем. – Налей-ка мне лучше вина и давай выпьем. А то ты какой-то напряжённый. Прям как не испанец.
– Вообще-то я русский, если уж говорить о самоидентификации.
– Там более. Ты видишь здесь хоть одного напряжённого русского? Все пьют и веселятся. День рождения Пушкина празднуем, какие могут быть напряги? Наливай.
Мигель не чувствовал себя напряжённым, но просьбу охотно исполнил. Потом они выпили ещё. И ещё. После четвёртого стакана Мигель подумал, что совет Виталика насчёт бутылки в заначке был и впрямь хорошим, и тут же вспомнил про Ирину.
Интересно, где она сейчас, в каком вирт-мире?
И если он сегодня переспит с Аней (уж больно хороши фигура и грудь, и она тоже явно не против), то будет ли это считаться изменой?
«Это будет считаться грехом, – сказал он себе. – Потому что вирт – не сон, и ты сознательно мечтаешь завалить её в траву. Или на глинобитный топчан в хижине под камышовой крышей (теперь я знаю, что это крыша из камыша, мне рассказал поэт Виталик). Или ещё куда-нибудь. Тебе мало?»
«Если так рассуждать, прошедшая ночь с Ириной – тоже сплошной грех».
«Нет, потому что Ирину ты любишь. Ты сам себе в этом признавался, хотя ей пока ничего не говорил (что неправильно, кстати, надо признаться). Любовь искупает грех. А то, что ты испытываешь сейчас, – самая настоящая похоть. Классическая».
«Не похоть, а естественная мужская реакция на красивую и сексуальную женщину рядом, которая делает всё, чтобы эту реакцию вызвать!»
«Я и говорю – похоть».
«Ханжа!»
«Бабник!»
– Всё хорошо? – Аня наклонилась к нему так, что его глаза сами нырнули за низкий вырез желтого сарафана, в котором виднелась соблазнительная грудь, а ноздри уловили будоражащий и тонкий запах духов. – У тебя сделался такой вид, словно ты выбираешь, что лучше – спасти мир или, наоборот, погубить его окончательно, чтобы не мучился.
– Нет, – он невольно сглотнул и отвёл глаза. – То есть да. Всё хорошо. Выбор сделан.
– Надеюсь, в пользу гибели мира, – она блеснула глазами.
– Даже не сомневайся, – Мигель поднялся. – Не подскажешь, где здесь туалет?
– Вон там, – показала Аня. – Выйдешь с территории и увидишь слева раскоп и деревянный мост через бывший крепостной ров. Так вот тебе не туда, а направо. Дорожка сама приведёт. Если совсем растеряешься, ищи указатель. Он заметный.
– Понял, спасибо.
– Возвращайся скорее, тореадор, – она коснулась его руки прохладными длинными пальцами. – Я буду ждать.
Он прошёл по широкой утоптанной тропинке прямо, свернул за угол дома и миновал большущий, в рост человека, сосуд. Он был собран и склеен из глиняных обломков и установлен на специальной конструкции из гнутой сварной арматуры, которая поддерживала его в вертикальном положении. «Древнегреческий пифос. Использовался для хранения зерна. III-IV век н. э.», – прочёл он на табличке рядом. Древнегреческий, надо же.
Дорожка, щедро посыпанная каменной крошкой, вывела его через открытые настежь ворота за ограду. Он сразу увидел деревянный мост слева, который был перекинут через довольно широкий, оплывший от времени ров. Дальше виднелись раскопанные остатки каменных фундаментов, между которыми угадывались узкие проходы-улицы. На вид весьма и весьма древнего происхождения.
Интересно.
Теперь Мигель видел, что находится на возвышении. Точнее – на высоком берегу реки. Сама река была не слишком широкой и сверкала жидким золотом под закатным солнцем впереди, на юге, сразу за верхушками тополей и лип, что росли внизу, под спуском к воде. За рекой, куда хватало глаз, тянулась степь, край которой терялся в туманной дымке у горизонта.
Над степью раскинулось высокое голубое небо Земли. Небо, к великой и ошеломляющей красоте которого он всё никак не мог привыкнуть. Оттуда, из этой степи и с этого неба, долетал тёплый ветерок и нёс с собой тысячи кружащих голову запахов трав, лета, воды, жизни.
На короткое мгновение Мигелю показалось, что здесь и есть его настоящий дом. Не нужно возвращаться в реальность, а потом на Марс. Живи здесь. И всё будет хорошо. Так хорошо, как только можно мечтать.
«Понятно теперь, почему люди остаются в вирте?»
«Да. Им кажется, что здесь они счастливы».
«Может быть, и впрямь счастливы?»
«Нет, так не бывает. Есть только одно настоящее счастье, и оно – в реальной жизни. А это – обман. Очередной наркотик, по большому счёту. Очень заманчивый наркотик, врать не стану. Наверное, самый мощный и притягательный в истории человечества. Люди всегда хотели сбежать из реальности. Особенно если она была скучна и невыносима. Одни бежали в миры, созданные литературой, кино, видеоиграми. Другие выбирали для этого секс, алкоголь, наркотики, музыку. Но только с помощью вирта удалось создать идеальные миры для бегства. И, как только это произошло, человечество Земли попало в смертельную ловушку.
Нет, ни Нэйтелла, ни Вестминд по большому счёту не виноваты в том, что происходит на Земле. В конце концов, они следуют тем путём, для которого их создали с самого начала, – служат людям. Как могут и умеют. Только люди виноваты. Сами и во всём. Правильно нас учили. Только космос, только КСПСС, только жесточайший контроль технологий. Всё, я возвращаюсь. Нужно найти дверь. Христиан рассказывал, что она всегда будет где-нибудь неподалёку».
