– На что? – поинтересовалась Нэйтелла.
– Минуту, – перебил Мигель. Специально, чтобы не дать товарищу выплеснуть эмоции, которые были уже написаны на его лице. Читай – не хочу. – У меня важный вопрос. А кто платит за всё это удовольствие?
– Платит? – переспросила Нэйтелла. – Вы имеете в виду деньги?
– Ну да. А что же ещё?
Христиан и Нэйтелла переглянулись.
– Деньги уже давно потеряли то значение, что имели когда-то, – сказала Нэйтелла мягким, даже почти нежным голосом. – По сути, их можно совсем отменить, функция денег осталась чисто символической, но я этого не делаю. И Вестминд тоже. Просто в силу того, что вы, люди, ужасно консервативны. Многим до сих пор нравится получать деньги за свой труд. Что ж, я плачу. Тщательно поддерживая иллюзию, что эти деньги заработаны, – она искренне рассмеялась. – Некоторым, не поверите, даже не хватает, и они берут кредиты! И даже выплачивают их! Но таких мало, следует признать. Остальным я прощаю и выдаю новые. Или повышаю зарплату. В целом это такая довольно бессмысленная, но, следует признать, забавная игра. Людям она нравится, а мне… Почему бы и нет? Пусть играют, я не против. Хотя давно и я, и Вестминд способны всё и всем дать бесплатно. Развитие технологий и экономика позволяют.
– Как там было… – наморщил лоб Конвей, вспоминая. – Ну… это… формула коммунизма. В школе ещё проходили.
– От каждого по способностям – каждому по потребностям, – сказал Мигель.
– Точно! Так что же получается, древняя мечта русских с китайцами сбылась и на Земле наступил коммунизм?
– Примерно так и есть, – согласилась Нэйтелла. – С некоторыми поправками. Но почему только русских с китайцами? О коммунизме так или иначе мечтали многие народы.
– Ерунда, – вдруг произнёс Георг Пятый. – Нет здесь никакого коммунизма.
– Ого! – усмехнулся Конвей и засунул руки в карманы. – Давай, мой железный брат, жги!
Робот посмотрел на Мигеля.
– Давай, – разрешил тот.
– Насколько я помню, – сказал андроид, – а я, несомненно, помню, – коммунизм предполагал всестороннее развитие не только общества в целом, но каждого человека в отдельности. Каждого! Здесь этого нет и близко. От коммунизма мы имеем лишь великолепно развитую производственную, научную и технологическую базу, к которой, несомненно, относится и наличие вирта в качестве иной или дополненной – это уж как вам будет угодно – реальности. К слову, я бы добавил, что тезис многоуважаемой Нэйтеллы, – он слегка поклонился в её сторону, – о достигнутом бессмертии некорректен. Бессмертие лишь тогда является настоящим и полноценным, когда не зависит от внешних факторов. Таковое, несомненно, есть гипотетическое бессмертие, даруемое Богом. И таковым не является вирт-бессмертие, поскольку разрушение по какой-либо причине вирта повлечёт за собой немедленную смерть сознаний, заключённых в нём. И получат ли они при таком печальном варианте бессмертие, ранее обещанное Богом, – большой вопрос.
Мигель бросил взгляд на сестёр-близнецов. Ирина и Марина слушали робота-андроида с Марса, выражая всем своим видом полное восхищение.
– Да, с экономической точки зрения на Земле – коммунизм, – продолжил Георг Пятый. – Всего много и бесплатно. Но только с экономической. А этого мало. По моим скромным понятиям, конечно.
Робот умолк.
– Браво, Георг, – Мигель поаплодировал. Конвей и сёстры немедленно присоединились к аплодисментам. Георг сдержанно поклонился. – Даже я вряд ли сформулировал бы лучше. Спасибо.
– Такие все умные, аж оторопь берет, – пробормотал Конвей. – И вообще, мы долго ещё тут будем торчать? Давайте уже пойдём куда-нибудь или, действительно, сядем и чаю попьём… Да, и ещё. Туалет здесь есть где-нибудь?
…Он стоял посреди поля на обочине грунтовой дороги.
Точно в правый глаз светит летнее солнце в голубом, выцветшем от жары небе. Впереди, примерно в километре, – купа деревьев и, кажется, какие-то одноэтажные домики под ними. Дорога ведёт туда. Поле – справа, слева и сзади. Оно не совсем плоское – то повышается, то широко и плавно понижается; а слева и впереди даже виден невысокий холм, в центре которого торчит какая-то металлическая дура. Похожа на марсианские геодезические знаки, установленные там, куда уже добрались колонисты.
Но это, конечно, не Марс.
Земля.
Но где именно на Земле и, главное, когда?
Мигель оглядел себя. Джинсы, остающиеся практически неизменными вот уже четыре сотни лет – с тех пор, как их изобрели. Кожаный ремень коричневого цвета. Чёрная майка с короткими рукавами и трафаретным портретом Че Гевары – того самого, где великий бунтарь в берете с пятиконечной звездой, длинными волосами и взглядом, устремлённым в будущее. Кожаные сандалии на босу ногу. За спиной – рюкзак. Не сказать, что слишком тяжёлый, но ощутим.
Мигель подпрыгнул. В рюкзаке глухо звякнуло. Хм.
Он сошёл на обочину, снял рюкзак, поставил его в траву. Рюкзак был совсем древним, такие он видел только в старой хронике середины двадцатого века. Брезентовый, цвета хаки, с кожаными заплечными ремнями, широкими и глубокими накладными карманами, застёгнутыми тоже на ремешки. Кожаные, ясное дело. Куда ни глянь – везде кожа. Кожа, хлопок, брезент. Двадцатый век?
Мигель присел, расстегнул и откинул клапан. Так. Буханка серого хлеба, завернутая в тонкую коричневую бумагу. Четыре полные бутылки с надписью «Пухляковский» на этикетке. Понятно, что звенело. Две банки консервов без этикеток. Банки металлические, отливающие жёлтым и матовым, чуть маслянистые на ощупь. Полукопченая колбаса, граммов четыреста, тоже завёрнута в бумагу. Стеклянная полулитровая банка без этикетки с завинчивающейся крышкой. В банке, кажется, чай. Открутил крышку, понюхал. Точно, чай. Лёгкая, синего цвета, куртка на застёжке-молнии. В одном накладном кармане перочинный нож со штопором и несколькими лезвиями. В другом – коробок спичек.
Мигель всмотрелся в этикетку. На ней была изображена птица, похожая на утку, на фоне гор. Слева вверху надпись «Заповедники СССР». Внизу полукругом и курсивом: «Красноносый нырок». Ещё ниже, крупно: «Иссык-Кульский». И в самом низу, мелко, совсем уж непонятное: «Спич. ф-ка «РЕВПУТЬ» ст. Злынка ГОСТ 1820—82 ц. 1 коп.».
Стоп. Заповедники СССР?
Он отложил спички, опять взял бутылку. Прочитал сверху над «Пухляковский» мелкими буквами: «Донвино» на фоне бокала и виноградной лозы. И ещё выше: «СНХ. РСФСР «РОСГЛАВВИНО». Внизу: «Креп. 9,5—10,5 градуса», затем изображение двух серебристых медалей и последняя надпись: «Емк. 0,75».
Мигель взвесил стеклянную бутылку в руке. Ноль семьдесят пять… Надо полагать, литра. Значит, это вино. Сухое, судя по количеству градусов. А произведено в СССР, где-то на Дону (надпись «Донвино» расшифровывать не надо). Как и спички.
Значит, СССР. Страна, существовавшая в двадцатом веке. Недолго, меньше ста лет, кажется. Коммунизм хотели построить. Не вышло. Забуксовали в социализме. Состояла из нескольких республик, главной среди которых была, понятно, Россия. Собственно, СССР так и расшифровывается: Союз Советских Социалистических Республик. Прямой наследник Российской империи. Распался в силу непримиримых противоречий. Экономических, политических и духовных. Это что же, меня на родину предков по отцу забросило? Ну-ка…
