– Лихо вы нас подхватили, – обернулась к друзьям Ирина. – Вихрь! Как это у вас так получилось?
– Это называется форс-режим, – сказал Мигель. – Особое состояние организма.
– Научите?
– Быстро не получится, время нужно.
– А мы никуда не торопимся, – сказала Ирина. – Верно, сестра?
– Ну! – поддержала Марина. – До пятницы я совершенно свободна.
– Почему только до пятницы, а сегодня что? – забеспокоился Конвей.
– Don’t worry, – сказал ему Мигель, – be happy. Это почти фольклор.
– Грешно издеваться над бедным ирландским поэтом с еврейскими корнями.
– Ты что, не видел этого древнего мульта про Винни-Пуха?
– Как-то мимо прошло, – признался блюзмен. – Видите, какой я честный? Даже готов нести имиджевые потери. Во имя.
– Я впечатлена, – сообщила Марина.
– Правда? – обрадовался Конвей.
– А то. Обещаю, что мульт про Винни-Пуха посмотрим вместе при случае.
Так за ничего не значащей болтовнёй прошло минут двадцать. Почему-то говорить о том, что произошло на Ольхоне, не хотелось. Они и не говорили – трепались о всяких пустяках, шутили, смеялись, как только могут шутить и смеяться молодые парни и девушки, которых влечёт друг к другу. Казалось, они торопятся сблизиться, пока судьба не подкинула более серьёзные испытания, выйти из которых с честью и победой можно только вместе. Нет, никто из них не был ясновидящим и не мог предсказать неизбежность этих испытаний. Просто они были молоды, а молодость не умеет и не хочет ждать. И правильно. Пусть старики ждут, им всё равно делать больше нечего. Хотя, пожалуй, и старикам ждать не стоит, у них времени на жизнь меньше, и течёт оно гораздо быстрее, чем у молодых.
– Ангара! – объявила Марина. – Скоро Новый Иркутск.
Впереди блеснула стальная полоска реки. Глайдер чуть снизился и пошёл над ней, срезая изгибы и повороты. Мигель смотрел вниз, на проплывающие под глайдером покрытые тайгой крутолобые сопки и петляющую между ними реку, и думал о зеленых, полных воды, лесов и чистого вкусного воздуха просторах Земли.
«Сколько же здесь места, Господи! Живи – не хочу. Всем хватит! А мы на Марсе к оазисам жмёмся. Которые сами же и создали. Но у нас хоть какая-то атмосфера. А луняне, ганнимедцы, реяне? Им без скафандра под открытое небо вообще не выйти. Так и живут всю жизнь в закрытых искусственных пространствах».
Он вспомнил ошеломление на лицах реян, впервые попавших в Большой Оазис и вдохнувших марсианский воздух без респиратора. Н-да. Интересно, что бы они сказали и как себя повели, оказавшись здесь?
«Да никак особенно не повели бы, – сказал он себе. – Поудивлялись, поохали, подышали, глаза потаращили бы и привыкли». Генетическая память – не чих собачий. А может, и по-другому бы случилось. Всё то же самое поначалу – удивление и радость, и вроде как привыкли. А потом, неожиданно, – бац, и тоска. По дому. По далёкому ледяному Ганимеду и не менее далёкой Рее. По глубоким, таким родным и уютным пещерам Луны. Кто не видел восход Юпитера на Ганимеде, Сатурна на Рее и Земли на Луне, тот, считай, ничего не видел. Марсу в смысле восходов похвастаться нечем (Фобос и Деймос не в счёт), но и у нас есть собственная гордость. Стояли ли вы, к примеру, в ясный день на краю семикилометрового обрыва марсианской горы Олимп и глядели вниз и вдаль, на открывающийся простор? Тёмно-фиолетовый купол неба над головой с редкими яркими звёздами, способными поспорить с солнечным светом, и редкие, невесомые и полупрозрачные облака внизу, над красно-коричневыми изломами горных хребтов и кратеров, бурыми и охристыми равнинами с редкими блёстками рукотворных озёр… Мир одновременно дряхлый и юный, возрождающийся к жизни, готовый принять каждого, кто способен его полюбить, связать с ним свою жизнь и смерть, свой труд и вдохновение и назвать его своим домом. Домом, вот правильное слово. Земля прекрасна, спору нет. Она – прародина, со всеми вытекающими. Но настоящий дом колониста – там, далеко за границами чудесной, полной кислорода и азота земной атмосферы. На пыльных равнинах Луны. Песчаных – Марса. Каменистых – Ганимеда. Ледяных – Реи. Дом там, где ты родился и вырос. Где родились и выросли твои отец и мать, дедушки и бабушки. Родные и близкие. Наконец, дом там, где ты – хозяин. Здесь, на Земле, люди не хозяева. В лучшем случае им разрешают быть относительно свободными и не трогают, как жителей деревни Верхний Яр. В худшем… В худшем в них стреляют. И это только то, что Мигель и Конвей уже пережили сами. Испытали, матрёшка в стакане, на собственной шкуре. А что будет дальше?
Словно отвечая на его мысли, Конвей наклонился к Мигелю и тихо произнёс:
– Знаешь, Миг Семнадцать, я бы этой Нэйтелле не стал доверять. У неё с Вестминдом свои разборки, и нам в них разменной монетой становиться не резон.
– Да ты мудр, мой друг, – ответил Мигель. Тоже негромко.
– А то, – приосанился О’Доэрти. – Чему вас, дипломатов, учат, мы интуицией берём.
– Мудр, но хвастлив.
– Есть такой грех, – признал Конвей. – Но ты всё равно меня послушай, я сердцем чую.
– Слушаю, слушаю. Тем более, чего не слушать, если сам так думаю.
– План есть?
– Конечно.
– И какой?
– Единственно возможный. Первым делом стараемся связаться с домом. На посулы и лесть не ведёмся, и сами, как честные люди, ничего не обещаем. Дают – берём. Бьют – бежим. Раз уж так легла карта, наша задача узнать о Земле как можно больше и благополучно вернуться домой.
– Одним?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Мигель. Он догадался, но всё же решил спросить. Исключительно для подстраховки.
Конвей показал глазами на сестричек, сидящих впереди.
– Эй! – обернулась к ним Ирина. – О чём вы там шепчетесь, мальчики?
– Скоро Новый Иркутск? – спросил Мигель.
– Уже подлетаем, – ответила Марина. – Вот он, впереди, можете полюбоваться.
Они пододвинули кресла так, чтобы лучше было видно через переднее стекло кабины. На горизонте устремлялись в небо высокие изящные башни. Между собой на разных уровнях они соединялись ажурными мостами-переходами. Всё вместе смотрелось очень красиво и необычно – ничего подобного не было ни на Марсе, ни на Луне, ни на Ганимеде или Рее. Колонисты не жаловали слишком высокие сооружения, поскольку в них трудно удержать атмосферу. Да и зачем они нужны, вообще, когда места вокруг навалом? На окрестности любоваться? Для этого естественного ландшафта вполне достаточно. Тот же Олимп, о котором совсем недавно вспоминал Мигель, – самая высокая гора в Солнечной системе, между прочим. Двадцать шесть километров, если считать от основания. А вы говорите – башни…
– Знаменитые Семь Башен, – сообщила Марина. – Самое крупное ХЧТ на территории Сибири и Дальнего Востока и одно из крупнейших в Евразии. Больше только Шанхайское, Московское и Парижское…
