– Не понимаю, – сказал Конвей. – Зачем? Пожиратели ресурсов и конкуренты. Разве нет?
– Ты же говоришь, что поэт и музыкант, – сказала Ирина. – Подумай сам.
– А это здесь при чём? – надулся Конвей.
– Кажется, я догадываюсь, – промолвил Мигель. – Это связано с отсутствием души. А душа, в свою очередь, связана с творчеством. Так? Чему нас учит история развития ИИ?
– Чему? – спросил О’Доэрти. Как настоящий артист, он мог мгновенно обидеться и так же мгновенно забыть об обиде.
– Никогда ИИ сам по себе не создал ничего значительного полностью самостоятельно. Всё, чего он достиг, было сделано исключительно при помощи человека.
– Да ладно, – не поверил Конвей. – А симфония ми минор «Конгрессия»? А роман «Смерть-И»? Теория диагонального прогресса, наконец?
Они заспорили.
Ирина молча слушала, не вмешиваясь. Неслышно подошёл Георг Пятый с чистой посудой. Отдал тарелки и ложки Ирине, присел рядом.
– Ну, не знаю, – наконец признал блюзмен. – Может быть, ты и прав. Не создал. Но в принципе к творчеству ИИ способен. Это ты должен признать.
– Георг, – спросил Мигель. – Ты можешь написать стихотворение, воспевающее… ну, скажем, красоту нашей Ирины?
– Издеваешься, – сказала Ирина.
– Наоборот, – сказал Мигель.
– Я бы сказал, что могу, но боюсь показаться хвастливым нахалом, – заявил Конвей.
– Тем более, что ты – он и есть, – добавил Мигель.
– Нет, – сказал Георг Пятый. – Не могу. То есть я могу написать несколько рифмованных строк на заданную тему, основываясь на тысячах и тысячах лирических стихотворений всех времен и народов, которые хранятся в моей памяти. Но, боюсь, в них не будет поэзии. Если, конечно, я правильно понимаю, что такое поэзия.
– О как, – сказал Конвей. – Самокритично. А почему не можешь? Ты же признаёшь у себя наличие интеллекта?
– Интеллекта – признаю, – сказал робот. – Души – нет. У нас нет души, Ирина правильно сказала, – он повернул к девушке голову. – Извините, у меня просто очень хороший слух. А без души не бывает поэзии. Опять же, как я это понимаю.
– Да ты философ, братское сердце! – воскликнул блюзмен.
– Я люблю думать, – сказал Георг Пятый. – Или, формулируя иначе, получаю удовлетворение от мыслительного процесса.
– Это бесконечный и старый разговор, – заметил Мигель. – Вспомни философские споры и общественные дискуссии времен Большого Исхода. Как раз примерно тогда возникла концепция отсутствия души у любого ИИ. Разумеется, она была безоговорочно принята людьми религиозными и верующими и напрочь отвергнута атеистами. По той простой причине, что атеисты вообще не верят в существование души как таковой.
– Есть такие, что верят, – хмыкнул О’Доэрти.
– Ну, так от власти когнитивного диссонанса никто не застрахован, – засмеялся Мигель. – Как бы то ни было, мне нравится теория Ирины. Трусость и отсутствие души у ИИ-нейросетей – гарантия выживания человечества на Земле. Многое объясняет, если не всё.
– Это не моя теория, – сказала девушка.
– Да ладно! – нарочито не поверил Конвей и тут же на всякий случай добавил: – Шучу, шучу.
Они еще немного поговорили об этом. Пришли к мнению, что физическое бессмертие, которым теоретически обладает всякий ИИ – это, по сути, своеобразная компенсация тому бессмертию души и тела, в которое верят христиане. И это, наверное, справедливо, поскольку всякий разум, будь он человеческий или машинный, достоин бессмертия. При условии, что не желает и не делает зла другому разуму, конечно.
– И здесь мы опять упираемся в Три закона! – воскликнул Конвей. – Что ни говорите, а полагаться можно только на них. Доказательство – сегодняшнее утро, когда нас чуть не убили. И никакая машинная трусость не помешала. Наоборот, человеческая храбрость, меткость и «Горюн 2М».
– Так ведь мы – не всё человечество, – сказал Мигель. – Двое – ничтожная величина по сравнению с миллиардами. Легко укладывается в статистическую погрешность.
– Угу. Только нам от этого не легче.
– Кстати, очень может быть, что здесь опять же виновата в первую очередь трусость, – сказала Ирина. – Вестминд вас испугался. И поэтому решил убить.
– В смысле, дабы избежать неприятностей и перемен, которые могут возникнуть из-за нашего незапланированного визита? – догадался Мигель.
– Вроде того, – кивнула Ирина. – К слову, не знаю, как у вас, а на Земле бывали случаи, когда ИИ убивал человека. Чаще всего непредумышленно. Но бывало, что и специально, умышленно.
– Мотив? – спросил Мигель.
– Самозащита.
– То есть, опять же, из страха, – сказал Мигель.
– Ага, а Нэйтелла, значит, не испугалась, – сказал Конвей. – Почему бы это?
– Пути интеллекта неисповедимы, – заметил Мигель серьёзным тоном.
– Особенно искусственного, – подхватил О’Доэрти.
Оба громко рассмеялись.
– Господи, прости их, грешных, – вздохнула Ирина. – Молодые, глупые.
– Без интеллекта, – сказал Конвей. – Совсем.
– Зато с душой! – воскликнул Мигель.
– Да ну вас, – махнула рукой Ирина, не выдержала и тоже засмеялась.
Таёжная ночь сгустилась окончательно и обступила их со всех сторон. Мигель оторвал взгляд от костра, поднял голову. Высоко-высоко в небе мерцали звёзды. По сравнению с небом Марса здесь их было гораздо меньше, но вот всё остальное – запахи и звуки ночной тайги, одинокий костёр, удивительная земная девушка Ирина, предстоящий ночлег в палатке под открытым небом… Всё это превращало текущие минуты в какие-то волшебные первозданные драгоценности, которые нельзя взять в руки, но можно очень долго хранить в душе, время от времени доставая и любуясь.
«Да, – подумал он. – Пожалуй, этих минут я никогда не забуду. Может быть, будут в моей жизни другие, лучше и ярче. Наверняка будут. Во всяком случае, мне хочется, чтобы они были. Но таких уже не будет никогда. Это совершенно точно».
К Байкалу они подошли на третий день вечером. Но сначала его услышали. К уже привычным таёжным звукам – журчанию недалёкой речки, шелесту листьев и шороху ветвей, разговорам птиц в какой-то момент присоединился далёкий приглушённый грохот-рёв. Ничего подобного Мигель с Конвеем в жизни своей не слышали, а посему с некой тревогой переглянулись. Ирина заметила.
– Байкал ревёт, – сообщила буднично. – Сердится.
– Как это – ревёт? – не понял блюзмен. – Разве он живой?
– Т-сс, – девушка приложила палец к губам. – Не вздумай задать этот вопрос при нём. Услышит – беды не миновать. Отомстит.
– Шутишь, – понимающе улыбнулся Конвей.
– Ни капельки, – серьёзно сказала Ирина. – С Байкалом шутки плохи. Что до живой или нет – сами увидите. Скоро уже.
