– Странно, – заметил Даниил. – Удивительный собор. Небольшой в целом. Но теперь, когда вы рассказали мне уже кое-что о монастыре, мне это место кажется особенным. Здесь всегда молились, но… не об изменах и мелких грехах. А…
– О доблести, о необходимой в бою смелости, о чести, – закончила за него Ева. – Это на самом деле удивительное место. Так же чувствуешь себя в храмах Мальтийского ордена, где молятся не просто монахи, но воители. Так и здесь, только… немного спокойнее и более грустно.
Даниил кивнул.
Здесь чувствовалась эта грусть. Вернее, даже чья-то тоска. Но оба мага понимали, что это не последние эмоции только недавно погибшего здесь Избранного. Тоска здесь была древнее и крепче.
– Идемте дальше, – попросила Ева.
Они прошли дальше, в глубь храма, осторожно приоткрыли створки алтаря. За ним после небольшой залы был коридор, закончившийся еще одной дверью. Тут же начинались ступени вниз. И везде камень, неровный, серый, холодный, как в фундаменте собора. И на лестнице горел свет. Не электричество и не свечи. Это был магический свет. Его зажег тот, кто ждал столичных гостей внизу. Одетый в черную рясу, высокий, худой, с растрепанными густыми черными волосами и такой же бородой по грудь.
Избранный обернулся сразу, как они открыли дверь. Было понятно, что он нервничает. Глаза служки чуть поблескивали желтым звериным отблеском, он шумно втягивал воздух и чуть мотал головой, как большой пес, кем и становился этот оборотень, перекидываясь.
Когда Страж с магом подошли ближе, служка напрягся и даже тихо рыкнул, но, увидев Еву, вдруг как-то дернулся, издал удивленный возглас.
– Вы? – спросил он уже нормально, по-человечески улыбнулся, расслабившись.
– Здравствуйте, Василий, – чуть церемонно склонив голову, произнесла Ева. – Жаль, что наша новая встреча произошла при таких печальных обстоятельствах.
Оборотень лишь кивнул, перевел вопросительный взгляд на Стража.
– Позвольте вас познакомить, – продолжала маг почти светскую беседу, пусть и не совместимую с атмосферой их места встречи. – Василий, это Правая рука Главы Стражи Москвы Даниил Нарышкин. Он лично будет заниматься расследованием. Я же лишь консультант Стражи, но тоже сделаю все возможное, чтобы раскрыть это печальное дело. А Василий служит в этом древнем храме, член общины Отроч монастыря. Однажды он помог мне, оказал любезность, позволив осмотреть келью митрополита Филиппа, когда я просила об этом.
– Вы уже были в крипте? – удивился Даниил. – У вас позволено провожать туда искателей?
Последний вопрос был адресован оборотню.
– Иногда мы пускаем в келью ученых, – смущенно признался Василий. – Но… это исключительный случай. Келья митрополита – реликвия нашего храма.
– Дан, – Ева чуть дотронулась до рукава Стража, привлекая к себе его внимание. – Крипты в православной традиции редкость. Но здесь они имеют немного другой смысл, чем у католиков. На Западе чаще эти тайные комнаты использовали для молений в годы гонений на церковь или же там прятали верующих от преследователей. Иногда в криптах хранились артефакты. И вот именно так чаще крипты используют в православных церквях. По сути, келья митрополита – еще одна молельня, и она не является тайной. Тем более там хранятся и мощи Филиппа.
– Василий, – Даниил тут же решил использовать эту информацию. – Я уверен, вы преданы своему дому, своему храму. Вы же наверняка проверили реликвии? Все в сохранности?
– Да, – оборотень чуть страдальчески поморщился. – Им не нанесен вред. Только фреска… Но вы увидите сами.
– Это вы нашли убитого? – спросила Ева.
– Он еще был жив, – служка снова занервничал, тема была болезненной. – Я… я оставался в храме ночью. И услышал. Его… когда он…
Оборотень сделал какой-то непонятный жест, как-то просто отчаянно взмахнул рукой. Становилось понятно, что молодого Избранного испугал даже не вид умирающего вампира, а его мистическое появление.
– Но почему вы были ночью в храме? – несколько удивился Страж.
– Пост ныне, – Василий чуть пожал плечами, для него, как и для любого верующего, это все объясняло. – Время молитв. И еще мы ждали сегодня гостя. Мой отец, он священник. Он стар уже. Ему тяжело исполнять все обязанности. Я вызвался ждать гостя и проследить, чтобы его молитва прошла спокойно. А пока молился сам. И услышал…
Тонкий слух был явной отличительной чертой этого оборотня, хотя он и не принадлежал к Высшим. Возможно, этот навык обуславливался его второй природой. Сторожевой пес должен слышать любой шорох.
– А кого вы ждали? – задала Ева следующий вопрос.
– Глава Гильдии лекарей оказывает храму свою помощь, – стал объяснять Василий. – Он поддерживает храм, обещал помощь в реконструкции. И он просил дать его сыну возможность помолиться здесь. Там какая-то трагедия в семье, как он намекнул моему отцу накануне. И отец позволил. Я остался встретить…
– Так гость пришел? – продолжал аккуратно Дан.
– Он… все еще там, – оборотень снова впал в свое прежнее нервное состояние, указал рваным жестом вниз, куда-то в подвалы.
– Понятно… – Страж нахмурился. – Стоит уже посмотреть…
Они шагнули в подземелье. Посредине его тянулся коридор. Неширокий, сухой, но неуютный. Камень стен, неровный, серый, холодный, просто подавлял. Эта кладка была намного древнее кирпичей фундамента. А еще массивнее и суровее. Как и полукруглые своды, выступы, стены, в которых то справа, то слева были видны проходы. Неяркий шарик магического света выхватывал из полумрака помещения. Крохотные, тесные, где камень давит со всех сторон. Некоторые из этих камер использовали для хранения предметов, кое-где стояли запечатанные раки. И везде было так… тяжко и жутко, и мороз пробегал по коже, такой, о котором говорят: холодно, как в могиле.
– Это там, – почти шепотом произнес сопровождавший их Василий, останавливаясь.
Он указал на очередной черный проем в стене. Но эта ниша имела еще и дверь. Очередную тяжелую дубовую преграду.
– Спасибо, – учтиво ответил оборотню Даниил. – Я попрошу вас подождать нас здесь?
Служка коротко кивнул, но Ева заметила облегчение, промелькнувшее по его лицу.
Страж открыл дверь, которая вновь оказалась хорошо смазанной и даже не скрипнула. Маг шагнула в келью митрополита вслед за своим напарни– ком.
– Боже… – вырвалось у нее помимо воли.
И трудно сказать, что потрясло девушку больше: вид изувеченного трупа или… то, что его окру– жало.
Келья была очень маленькой, тесной. В правой стене прямо в камень было вставлено окно, за которым были только слои земли и темнота. Почему-то эта деталь ярче всего врезалась в память Евы, как символ какой-то безнадежности.
Поразил ее, но как-то уже мимоходом, неровный пол, будто кто-то выдалбливал камни или ломал их. А потому ступать нужно было очень осторожно. На другой стене, под арочным сводом, очень низким и тяжелым, была фреска. Был виден привычный иконный желтый фон, нечеткие фигуры людей… но рассмотреть сюжет сейчас не представлялось возможным. Все поле фрески было залито жирными, алыми, еще совсем свежими брызгами крови. И точно под фреской лежало тело.
