Старший кузен не раз видел, как работает его любимая племянница. Ева подходила к поиску всегда с азартом и энтузиазмом. Стол ее в такие дни, когда артефактор готовилась к приключению, был завален книгами, открытыми на нужных страницах. По стенам и даже на оконных стеклах девушка крепила какие-то мелкие записки на крохотных листочках, испещренных ее мелким, но очень четким и разборчивым почерком. А еще в библиотеке или кабинете стояли в такие дни батареи пустых чашек из-под кофе и тарелки с крошками от съеденных пирожных.
Но сегодня все было иначе. На столе лежали лишь документы, переданные Еве Реставратором. И карта, где были указаны входы в лабиринт под Отроч монастырем.
Ева сидела в рабочем кресле, откинувшись на спинку, свободно положив руки на подлокотники. Закрытый блокнот покоился на коленях.
Вид у девушки был задумчивый и почему-то немного грустный.
– Ты одна? – поинтересовался Кир, проходя ближе к столу и усаживаясь во второе такое же кресло с высокой прямой спинкой напротив Евы. – А где Нарышкин?
– Дан должен был кое о чем поговорить с Михаилом, – ответила девушка немного нехотя.
– Ты злишься, что я влез в твое расследование? – высказал догадку старший кузен.
– Нет, – Ева чуть натужно улыбнулась. – Сначала, когда вы пришли все втроем, так рано утром… Это напоминало не просто вмешательство, а угрозу. Но потом все прояснилось. Я не злюсь на тебя. Мне просто все это не нравится.
– Тот факт, что убийца где-то совсем близко? – снова уточнил Кир. – Или… то, насколько велика возможность попасть в лабиринт Либерии? И, Ева, – он уставился на нее острым испытующим взглядом, – ты на самом деле не стремишься туда? в подземелья? Обратная сторона твоего дара… Она себя не проявляет?
– Кир, – на этот раз девушка улыбнулась более искренне и весело. – Я живу в Твери уже двадцать лет. Пусть не все время, пусть наездами… Но все же. Мне понадобились сутки пристального внимания к тайне Отроч монастыря, чтобы разгадать тайну, что скрывается в лабиринте. Как ты думаешь, если бы мне это было интересно и важно раньше, неужели бы я бездействовала эти двадцать лет? И снова напомню тебе: мне не интересны рукописи и книги. Я люблю камни, мечи и кольца. Я люблю артефакты совсем другого плана. Либерия не для меня. Так что можешь не беспокоиться, я не одержима библиотекой.
– Значит, тебя беспокоит убийца, – рассудил старший Куракин.
– Нет, – девушка снова стала задумчивой и какой-то грустно-отстраненной. – Дело не в этом. Просто слишком много вопросов. Тревожных, непростых и… есть и такие, которые заставляют меня задумываться о прошлом. О моем прошлом. Обо мне и о нашей семье.
– Ты всегда задавала мне вопросы об этом, – вспомнил старший Куракин. – Изводила меня, пока мы жили вместе.
– А ты отказывался отвечать, – воспоминания ненадолго вернули Еву в хорошее расположение духа и заставили ласково улыбаться. – Мы ссорились, а потом не разговаривали друг с другом неделями.
– Однажды не говорили месяц, – Кир тоже улыбнулся. – И за это время ты вскрыла почти все мои тайники.
– Почти все, – озорно рассмеялась девушка.
– Да, – он кивнул в ответ. – Ты уже тогда была очень талантлива. Я гордился тобой. А что до ответов… Теперь ты все знаешь. Ты ведь тогда все время спрашивала, как я смог тебя найти. И почему я пришел тогда за тобой в лагерь.
– Теперь знаю, – она опять погрустнела. – Но… Я никогда не спрашивала тебя о другом. О моих родителях. Мама… Я помню ее. И до сих пор люблю. Она была со мной хотя бы те первые мои двенадцать лет. Я знаю, кем она была, какой она была и как погибла. Но… отца я почти не помню. Только очень смутно… одну сцену… Как он, высокий, сильный и почему-то очень грустный, склоняется надо мной, говорит, что я его самая любимая малышка, целует меня и… и он уходит… Больше я не помню ничего и не знаю, кем был мой отец. Каким он был? Кир… ты можешь дать мне хоть что-то?
Она посмотрела на него непривычным робким и каким-то умоляющим взглядом.
– Конечно, могу, – он постарался улыбнуться ей ободряюще и нежно, хотя эти чувства были для него редкими. – О нем ты могла спросить и раньше. Даже не знаю, почему молчала?
– Я думала раньше, – призналась Ева. – Что… я попала в лагерь как-то из-за него. Что ты поэтому не хочешь ничего рассказывать. Не хочешь, чтобы мне было больно.
– Нет, – старший Куракин резко подался вперед и возразил ей четко и резко. – Твой отец был очень благородным и достойным Избранным. Ты же помнишь, что я всегда зову тебя племянницей? Потому что это на самом деле так. Только ты моя двоюродная племянница. Наш род очень немногочисленный, пусть древний и с достойной историей. Нас мало. И в мире смертных, и в мире магии. Ты знаешь, что я сын Бориса Куракина и Елены Скуратовой-Бельской. И моя мама умерла очень рано… А отец… Я никогда не злился на него за это, никогда не держал зла. Он долго жил без мамы. Лет семьдесят. И тосковал по ней. Но потом, незадолго до своей смерти, он встретил Варвару Головину… Ту самую Варвару из рода Голициных. Она прожила отличную жизнь среди смертных, блистала красотой и талантом. И… полюбила моего отца. К счастью, она была Избранной. И после инсценировки своей смерти осталась с отцом. Недолго. Он умер, к сожалению. И даже не знал, что у него должен родиться еще один сын… Владимир. Мой брат. Высший Избранный, оборотень, Глава стаи, отличный ученый и составитель замечательных маскирующих заклятий. Через которые так легко прорывалась в свои пятнадцать лет его внучка.
Ева улыбнулась сквозь слезы. Еще никогда Кир не говорил с ней так долго, так тепло. Признанный затворник, он вообще не привык тратить время на разговоры. Но… он рассказывал для нее, о ее семье.
– Его сын, Георгий, – продолжил старший Куракин, – был достойным продолжателем рода. Такой же талантливый, умный, гордый и бесшабашный. Георгий был одним из лучших боевых магов в стране… Который не смог понять и признать власть большевиков, когда революция изменила страну. Он подался в Белую гвардию, он еще долго воевал… Но когда пришло время, когда дело касалось жизни и безопасности его любимой женщины и дочери… Он пожертвовал своей жизнью, наивно веря, что новая власть не тронет жену и ребенка.
Кир поднялся с кресла, подошел к своей племяннице, нежно обнял ее за плечи.
Ева, уже не скрываясь, плакала. Ей было горько. За отца, за мать, за их погубленные ни за что жизни. Она плакала, потому что все еще маленький ребенок в ее душе скучал по маме и хотел гордиться отцом – красивым, умным и смелым. Таким, какого могла представить, выдумать, маленькая наивная девочка. И каким он оказался на самом деле.
Его присутствие рядом успокаивало девушку. Все-таки именно Кир вырастил ее и воспитал. Он был рядом, спас…
Ева заставила себя успокоиться. Старший кузен немного рассеянно поглаживал ее по руке.
– А ведь ты родилась здесь, Ева, – чуть улыбаясь, сказал он, зная, что этот факт удивит ее, заставит слушать дальше. – В Твери. Когда наше дело закончится, я обязательно покажу тебе, где стоял ваш старый дом. Георгий оставил тебя и твою маму под моим присмотром. А сам иногда приезжал… – он тяжело вздохнул, его тон стал суше и грустнее. – После его смерти я часто бывал у вас. Все налаживалось. Твоя мама работала, воспитывала тебя. Никто не знал про вас… Сначала. Но потом… кто-то донес…
