Те же силы удерживали Эмили от сидения на скамейке, они подталкивали ее на тропинку. Когда Адам присоединился к ней, они не заговорили. Они просто продолжили шагать, потерянные в одной мысли.
Я взглянул на Адама, вдохнул его запах и понял, что он думает. Он думал опасные мысли. Он думал о том, каково это – начать заново, оторваться от стаи и бегать на свободе. Он думал, каково будет заниматься сексом с Эмили. Но больше всего он думал о неизвестности. Потому что прежде именно неизвестность мешала ему предать семью, а теперь он хотел не знать. Он хотел избежать предсказуемой монотонности своего существования, хотя бы на мгновение. Когда он думал о Кейт и ее вечных попытках всем командовать, содержать все в порядке и чистоте, он хотел, чтобы все было иначе. Он желал хаоса. Он хотел разрушать. Но он не знал, хватит ли у него отваги.
И тогда, заметив мой нос, тыкающийся ему в колено, Адам пережил момент ясности. Казалось, он думал: буду ли я и впрямь счастлив? Окажется ли новое начало лучше? Уйти легко, но счастье? Его будет гораздо трудней достичь.
Но, как я сказал, сопротивлялся он слабо.
Когда они были у дубов, вне обзора, Эмили остановилась и улыбнулась.
– Поцелуй меня, – сказала она.
Адам притворился, что не понимает.
– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня.
На этот раз у него не было выбора. Она наклонилась вперед и поцеловала его, прижимая к стволу дерева. Я залаял, прыгнул, делал все, чтобы остановить их, но ничего не помогало. Они были в своем мире.
Затем, когда у Адама появилась возможность выбора, он начал делать неверные шаги. Он схватил ее грудь, он толкнул ее руку к себе в пах. Он продолжал целовать ее, уходя от губ и двигаясь к шее.
– Трахни меня, – сказала она.
И снова Адам сделал вид, что не понимает.
– Трахни меня.
Они боролись с одеждой, боролись друг с другом. Они перемещались, теперь Эмили была прижата к дереву. Адам спустил брюки, и те упали, остановившись у колен. Эмили задрала юбку. Он вошел в нее, а его пальцы сжимали ее безволосую кожу.
Но все закончилось, не успев начаться.
– Извини, – сказал Адам после нескольких коротких толчков. Теперь Эмили притворилась, что не понимает. – Извини. – После чего он вышел, убрал пенис, вытер руку о дерево и натянул штаны.
Было еще светло.
День, казалось, никогда не кончится.
шарлотта
Больше ничего не было сказано.
Нечего было говорить.
Мы покинули Эмили, покинули парк с еще одной тайной, которую придется скрывать. Мы шли домой и, пока мы шли, я знал, что случится что-то плохое. Что-то, что окажется еще хуже.
Дом выглядел иначе снаружи. В каком смысле иначе, я не могу объяснить. Просто иначе. Свет в ванной горел, но дело было не в этом. Мудрость, возможно. Да, вот что. Дом выглядел так, будто он узнал что-то с тех пор, как мы его оставили, и эта новая мудрость будто бы кричала о себе на улице.
Адам открыл калитку, устало толкнул ее вперед. Его взгляд был пуст, а запах секса – все еще на ладони.
Пока он поворачивал ключ, я нюхал под дверью. Инстинктивно я начал лаять. Дверь открылась, я побежал наверх, в комнату Шарлотты. Никого не было.
Окно было открыто, занавеска колыхалась на ветру. Я вынюхивал Шарлотту, и нос привел меня в ванную.
Я толкнул головой дверь, но она была закрыта. Я пытался дать ей понять, что я тут, скребя лапами по двери. Ни звука.
Адам был еще внизу, не сознавал моего беспокойства. Я начал лаять. Долгим лаем, лаем «что-то-не-так». И чтобы он меня точно услышал, я протиснулся головой в деревянную балюстраду лестницы, выходящую в коридор.
– В чем дело, малыш? – спросил он, высовываясь из зала.
Я продолжал. Гав, гав, гав.
На полпути наверх он почувствовал, что что-то не так, и ускорил шаг.
– Шарлотта!
Нет ответа.
– Шарлотта!
Он дернул дверь ванной.
– Шарлотта!
Закрыто.
– Шарлотта!
Он задействовал против двери свой вес.
– Шарлотта! Открой дверь!
Он попробовал еще раз, сильнее. На этот раз дверь открылась.
– О, боже! Шарлотта!
Время замерло.
Она лежала на полу, недвижимая. Таблетки повсюду. Ее лицо на ковре было измазано слюной и рвотой.
Время пошло заново.
Адам упал на колени, нащупал на шее пульс, проверил ее глаза, шлепнул ее по лицу ладонью. Ладонью, которую он вытирал о дерево. Ответа не было. Она была жива, но запахи жизни быстро угасали.
Он поднялся и промчался мимо меня, ударив меня по голове коленом. Голова моя закружилась. Он вызвал скорую по телефону наверху.
Я делал, что мог. Вылизал ей лицо. Дал ей обещание.
Я всегда буду присматривать за тобой, Шарлотта. Обещаю, ты никогда не захочешь это повторить.
Но она меня не слышала. Конечно, не слышала. Хотя обещание это не отменяет.
Адам вернулся в ванную, положил обмякшее тело дочери на свое колено.
– О, прошу, Лотти, прошу. Ну же, малышка, давай. – Он бережно потряс ее, и ее рот открылся.
Я не знал, что делать, поэтому продолжил говорить с ней, тихо, по-собачьи. Я рассказал, как много она значит для всех, хотя они не всегда это показывают. Я сказал ей, что однажды она станет счастливой, уверенной в себе женщиной. Сказал, что я ее подвел, но это больше никогда не повторится.
Когда я закончил, рядом уже была фельдшер скорой, одетая в зеленое и пахнущая смертью, задавала вопросы, на которые не было ответов.
– Сколько она приняла?
– Когда она их приняла?
– Она глотала рвоту?
Шарлотте на лицо что-то надели. Адам плакал, идя с ней к скорой. По пути он велел бабушке Маргарет ждать здесь и сказать Хэлу и Кейт, что случилось. Бабушка Маргарет тоже плакала.
Когда скорая уехала, я пошел в комнату Шарлотты, забрался на ее постель, как она всегда позволяла, и вдыхал ее запах, пытаясь удержать ее рядом с собой, чтобы воздух с улицы из открытого окна не забрал ее.
С этого момента, поклялся я себе, все будет иначе.
С этого момента больше ничего плохого не случится.
батарея
Лапсанг спала, пока все это происходило. Она проснулась, лишь когда Шарлотту уносили в карету скорой помощи.
– Где Шарлотта? – спросила она сонно, войдя в комнату.
– Ее тут нет.
