Дэниэл снова опустил ложку в суп. В громоздких серебряных приборах, картинах с ушедшими людьми и местами была какая-то тихая печаль. Он – последний из Уилкинсонов, единственный потомок. Его единственные двоюродные братья – со стороны Кэй, и они носили фамилию дяди Гэри. Питер говорил так, будто быть последним в роду – великая ответственность: надо сделать что-то особенное, соответствовать родословной Джейкоба Уилкинсона. Человека, с которым у него не было ничего общего, который, будь он жив, вряд ли бы признал Дэниэла за настоящего Уилкинсона.
Ложка смотрела на него, а он смотрел на металл, надеясь увидеть свое отражение, но было слишком темно, чтобы разглядеть что-то кроме супа.
В ночь перед первым днем осеннего семестра Дэниэл редактировал трек на компьютере Питера. Его голос звучал странно, слишком резко, слишком напористо для мелодии.
Шкафы в кабинете хранили горы книг с солидными обложками и длинными названиями про демократию и открытые рынки. Экземпляры книг самих Питера и Кэй занимали половину полки. Он уже когда-то их доставал, читал авторские биографии и видел фотографии. Книга Питера посвящалась Дэниэлу и Кэй; книга Кэй – Дэниэлу и Питеру. На стене над компьютером висели их дипломы: у обоих – бакалавриат, магистратура и докторантура. Дэниэла окружали доказательства и других их достижений – награды, статьи, рецензии на книги в академических журналах. Он снял наушники. Песня не шла.
Дэниэл прошел мимо комнаты Питера и Кэй, убедиться, что они еще спят, потом вернулся в кабинет и заперся. Повторяя себе, что ничего не включится, – он и пробует, только чтобы в этом убедиться, – он ввел в браузере BigPoker. С участившимся дыханием добавил.com и нажал «энтер». Он помнил старый аккаунт, которым почти не пользовался и о котором не рассказал Питеру с Кэй. Загрузилась главная страница, и вид зеленого заднего фона и цифровых карт был как встреча с бывшей. На забытом счету оставалось пятьдесят долларов. Он только сыграет разок и выйдет, а потом всё удалит.
Он начал на столе дурачков – вроде того парня с экономики, – и кто-то по имени «Трубкозуб Техас» пошел ва-банк с парой дам, – Дэниэл коллировал с парой тузов на руках, но потом не смог остановиться на пике. Одна игра превратилась в две, потом в турнир, потом в другой, и его счет поднялся до сотни долларов, потом трех, потом пяти. Он приплясывал в кресле, слушая перезвон фишек и карт, ошалелый от восторга, пока не почувствовал на плече чью-то руку.
– Я стучал, – сказал Питер.
– Пап? – Сердце подпрыгнуло, но он ничего не мог с собой поделать – повернулся к экрану, чтобы убедиться в выигрыше. Счет увеличился. На глазах у Питера Дэниэл победно ударил кулаком в воздух.
В этот раз Питер был спокоен, словно не удивился.
– Ну ладно. На этом хватит.
Было семь утра. Дэниэл собрал рюкзак – тот же, с которым ездил в город, – но гитару оставил в комнате. Потом попросит прислать ее туда, куда его занесет.
Кэй сидела за столом на кухне и пила чай. Под глазами, опухшими от слез, были темные полумесяцы.
– Не попросишь меня остаться?
Она покачала головой:
– Я получила имейл от Элейн.
Он подтянул сумку на плечо.
– Можно не провожать.
15
Он ничего не запомнил из перелета – только темноту, качку, потом как через девятнадцать часов проснулся на солнечном свете, бьющем в окно, как сошел с самолета во влажный полдень, а целые сутки уже пропали. Одинокую взлетную полосу окружали ухабистые улицы, длинная полоса из песка и камней – будто аэропорт сбросили в песочницу. Вокруг на гиперскорости носились слова – грубее и гортанней, чем те же диалекты в Нью-Йорке.
Кружили, как падальщики, мотоциклисты. «Фучжоу! – рявкали они. – Фучжоу!» Он сделал шаг – и перед ним затормозило и закричало три мотоциклиста. «Садись, быстро», – сказал первый, и Дэниэл устроился на сиденье и поправил лямки рюкзака, когда мотоциклист ускорился и они полетели вперед. «Хватайся», – сказал парень. Дэниэл обхватил его талию руками, откашливаясь от выхлопных газов, пока они неслись по улицам. Он видел, что другие мотоциклисты и пассажиры носят маски.
– Куда едешь? – спросил мотоциклист.
– Фучжоу, – прокричал Дэниэл.
– Куда в Фучжоу?
– В центр?
– Площадь Вуй.
– Ага, – сказал Дэниэл.
Они пролетели по длинной дороге – пустой, не считая редких грузовиков. Дэниэл сплевывал гравий и пыль, и ветер сдул плевок обратно ему на джинсы. Он не мог отцепиться от водителя, так что пятно так и оставалось на бедре, дразнило, распространялось. Зеленые поля и холмы перемежались скоплениями зданий. Деревья с узловатыми стволами и перистыми листьями казались старше, дружелюбнее, чем сосны и дубы на севере Нью-Йорка.
– Ты откуда? – спросил мотоциклист, когда поля уступили высоким зданиям.
– Америка.
– Ха!
– Нью-Йорк.
– Китаец? – спросил мотоциклист.
– Да.
– Из Кантона?
– Из Фучжоу.
Мотоциклист как будто фыркнул.
– Нет.
– Да. Моя мать из Минцзяна.
– Хм.
Четырехрядная дорога была закупорена машинами и автобусами. Водитель замедлился, окруженный непроходимой массой трафика, гудящего в унисон, потом закурил – дым поплыл прямо в лицо Дэниэлу. Светофор сменился на зеленый, мотоциклист выбросил сигарету на асфальт и ускорился, пока Дэниэла жестко подбрасывало сзади.
Он высадил Дэниэла на оживленной улице рядом с «Пиццей Хат» и торговым центром.
– Знаешь здесь какой-нибудь отель?
– Там, – сказал мотоциклист, показывая на другую сторону эстакады и круговой развязки. У него было прыщавое детское личико, и Дэниэл понял, что они примерно одного возраста.
– Сколько?
– Сто пятьдесят юаней.
Дэниэл достал две сотенных банкноты из пачки, которую получил в обмене валюты в аэропорту.
– Смешно говоришь. – Мотоциклист вернул сдачу Дэниэлу. – С кантонским акцентом.
Только когда Дэниэл расплатился за номер в отеле «Мин» – шестиэтажном здании с оранжевым паласом, – он осознал, что мотоциклист дал только десять юаней сдачи.
Его номер был на третьем этаже в конце длинного коридора, с двумя полутораспальными кроватями – дороже, чем односпальными. Это единственный свободный номер, сказала клерк, а Дэниэл слишком устал, слишком стеснялся своего акцента, чтобы спорить. Он заполз на ближайшую к окну кровать, где простыни и подушки пропахли сигаретным дымом, хотя он и просил номер для некурящих. Он позвонит ей, когда будет говорить внятней. Может быть, тогда его не будут принимать за кантонца.
Проснулся он через три часа – голова болела, в комнате темно. Если верить часам на стене, только начинался вечер, и, когда он раздвинул шторы, на улице еще было светло. На дороге внизу простаивала череда автобусов. Перед «Пиццей Хат» была толпа. Ошеломленный происходящим, он сел на кровать. Посчитал, который час в Нью-Йорке, как давно он ел. Включил свой телефон и позвонил матери, но звонок не прошел. Попробовал еще раз – с тем же результатом. В отеле не было беспроводного интернета, так что он не мог погуглить, нужно ли набирать какой-то код. Он попытался еще раз с телефона у кровати, но в итоге только услышал автоматическую запись, которая сказала, что он не может осуществить звонок. Снова началась планета Риджборо.
